Немного пожить - [79]

— Я тоже. Но мы оба прикипели к ролям, которые разучили давным-давно. Мы с вами анахронизмы — не только потому, что старики, но и потому, что актеры, не способные принять буквализм наступивших времен. Моими сыновьями восхищаются потому, что они верны себе: с одним люди отождествляют себя, спаси нас Боже от такого, с другим совершенно не отождествляют, но все равно говорят, что они за него. Это как если бы плут, не скрывающий своего истинного нутра, оказался предпочтительнее скрытного, но добродетельного человека! Мы, вы и я, не могли бы очутиться в худших временах, чем эти. В век аутентичности таким притворщикам, как мы, трудно, даже невозможно ползать между небом и землей.

— Что ж, скоро нас здесь уже не будет.

— Это то самое, что им хочется от нас слышать. Через минуту мы улетучимся — последние реликты иронического века. Как будто наша задача — посторониться и упростить им жизнь. Ну, так у меня есть для них новость: пока мы здесь, мы будем утирать им, снисходительным, носы. В один прекрасный день они скажут нам за это спасибо. Мы держим для них открытой заднюю дверь. Мы впускаем внутрь свежий воздух прошлого.

— Может, сталкиваясь с ними на улице, так им и говорить: «Мы держимся на плаву, чтобы вас посрамить, и однажды вы скажете нам за это спасибо…» Вот только они не видят меня, когда я прохожу мимо.

— Конечно, они вас не видят. Молодые не воспринимают никого, кроме самих себя. Вот как влияет на их способности убеждение, что прошлое надо стереть: они слепнут и глохнут. Но мы должны подавать им пример, независимо от того, как мало они этого заслуживают. Мы покажем им, что такое двурушничество, увертки, аномалия…

— Аномалия?..

— Тихо, видите, я обхожусь без словарика. Именно аномалия. А также притворство, вымысел, сарказм — весь оставшийся в прошлом великий маскарад неискренности.

— А что мы должны самим себе?

Их глаза встречаются — слезящиеся, легкомысленные, даже плутоватые.

— Игру в счастье.

— В таком случае мы должны пожениться.

— Должны? Кто же нас к этому принудит? Бог Любви?

Она ждет, что он на это скажет.

3

Поскольку ее сыновья фотографируют ресторан / банкетный зал «Фин Хо», Принцесса принимает решение устроить банкет для знакомства всех со всеми именно там.

Шими удивлен, что она твердо решила осуществить свое намерение. Он думал, что оно было всего лишь спонтанной реакцией на сыновью назойливость и уже назавтра будет предано забвению.

— Это далеко не так, — настаивает она. — Я жду не дождусь, чтобы похвастаться, представить вас голодному поколению.

— В качестве кого? Как приманку?

— Что-нибудь придумаю. Как вы отнесетесь к тому, чтобы быть представленным моим суженым?

— Судите сами.

Раймонд Хо предложил для банкета самый большой свой круглый стол в отдельном зале и пообещал накрыть его так, что все ахнут. Он интересуется, выступит ли перед гостями Шими. Шими отвечает, что последний его подход к картам завершился обмороком на полу в чужом бальном зале, после чего врач посоветовал ему больше не заигрывать с судьбой. Кроме того, намечается его знакомство с родней женщины, с которой он «проводит время» — он доволен найденным выражением: в нем есть даже что-то смутно китайское; его задача — произвести на всех хорошее впечатление и блеснуть беседой.

— Наверное, о картах лучше даже не упоминать, Раймонд.

Раймонд чешет в затылке и переходит к теме кулинарных фантазий. Шими уже обсудил угощение с Берил Дьюзинбери, сказавшей, что не знает и знать не желает, что едят ее дети и их дети. Будут есть, что им предложат, — или не будут. «У меня самой слабость к кисло-сладкой свинине с сингапурской лапшой», — уточняет она, но оговаривается, что давно не ела в китайском ресторане и не исключает, что меню могло измениться. Шими заверяет ее, что по знакомству обеспечит ей кисло-сладкую свинину.

Решено, что они с Шими придут минимум за полчаса до остальных. В отличие от вдовьего бала, с ним будет она, и ему не придется принимать таблетки.

— Вы сядете справа от меня, — говорит она. — Остальные пусть садятся, как хотят. Я назначила всем разное время: не хочу, чтобы нагрянули все сразу. Так мне будет легче вспомнить, кто есть кто.

В этот вечер она — Джоан Кроуфорд, на зависть суровая в иссиня-черном боа, которого хватило бы, чтобы закутаться, самому Мефистофелю. Воды реки Стикс были не краснее от крови, чем ее губы — от помады. Не доверяя своим волосам, она придавила их сдвинутой набок меховой казацкой папахой.

— Лучше обойдитесь без вашей, — предупреждает она Шими. — Нам не нужно выглядеть близнецами.

— Вы очень стараетесь, — сказал Шими, когда она впервые предстала перед ним в этом наряде. — Это ведь всего лишь родня.

— Родня, но не «всего лишь». Мои мальчуганы уже лет десять лет пытаются выцарапать у меня доверенность, а я неизменно напоминаю им, с кем они имеют дело: «Не пристраивайтесь, вам меня не трахнуть, парни».

Шими не помнил, из какого фильма взята цитата, но смысл уловил.

Он тоже оделся с намерением произвести сильное впечатление.

— Мне бы тоже хотелось, чтобы вы явились в бабочке, как на концерт Горовица, но нельзя ли постараться чуть меньше смахивать на висельника? — попросила она. — Лучше подумайте, в каком виде вы пошли бы слушать фортепьяно Падеревского.