Нелинейное будущее - [53]

Свидетельства заботы о калеках в нижнем палеолите, равно как и признаки навязчивого избегания покойников архантропами, не столь обильны. Тем не менее обзор соответствующего материала, приведённый А.П. Бужиловой в коллективной монографии [Homo… 2000], содержит ряд археологических фактов, доказывающих, что уже тогда некоторые недееспособные индивиды оставались в живых. Хотя имеющихся фактов пока недостаточно для предметного доказательства связи между двумя, в общем-то, противоестественными элементами протокультуры – боязнью мертвецов и заботой об инвалидах, – такая связь представляется психологически правдоподобной.

Выдающийся философ М.К. Мамардашвили как-то в интервью заметил, что человек начинается с «плача по умершему». К сожалению, антропологические данные раскрывают не столь романтическую картину. Бескорыстный и недемонстративный плач по ушедшей личности – это, судя по всему, очень позднее достижение развивающейся духовной культуры. Эмоционально ей предшествовал страх, который на некотором этапе развития и при определённых обстоятельствах мог поведенчески выражаться воплями и стенаниями, призванными продемонстрировать покойному огорчение и тем умерить его опасное недовольство соплеменниками…

Подытожив сказанное, ещё раз подчеркнем, что первый в человеческой предыстории кризис разбалансированного интеллекта завершился формированием надинстинктивных тормозов, компенсировавших самоубийственный потенциал искусственного оружия. Чрезвычайно развитое воображение, позволившее гоминиду свободно манипулировать предметами, послужило, вместе с тем, и предпосылкой иррациональных страхов. Последние, со своей стороны, не только ограничили ситуативно выгодное (при конфликте) использование опасных предметов, но также послужили источником биологически бессмысленной и беспрецедентной склонности проточеловеческих сообществ искусственно оберегать жизнь нежизнеспособных сородичей.

Таковы «позитивные» итоги первого в социальной предыстории экзистенциального кризиса – предтечи многочисленных кризисов различного масштаба, сопровождавших дальнейшее развитие. Выбрав «меньшее из зол», гоминиды необратимо стали на путь производства орудий и утратили естественные гарантии существования. С тех пор жизнеспособность сообществ зависела от умения искусственно регулировать агрессивные импульсы. Природные этологические регуляторы отходили на задний план, и решающую роль приобретали более сложные зависимости, описываемые моделью техно-гуманитарного баланса…

§1.1.2.2. Культурное псевдовидообразование, грегарно-индивидуальный отбор и кризисы в палеолите

Когда-то тёмный и косматый зверь,

Сойдя с ума, очнулся человеком, –

Опаснейшим и злейшим из зверей…

М.А. Волошин

Большинство костных останков предлюдей принадлежит тупиковым ветвям.

Л.Б. Алаев

С зачатками духовной культуры в нижнем палеолите должен был обозначиться и характерный феномен, который антропологи назвали культурным псевдовидообразованием [Eibl-Eibesfeldt 1982]. Этот феномен отчётливо прослеживается на последующих стадиях социальной эволюции, а потому мы будем неоднократно к нему возвращаться.

Псевдовидообразование свойственно многим высшим позвоночным (особенно ведущим «социальный» образ жизни), чей психический аппарат обладает высокой степенью автономии по отношению к стимульному полю (см. §1.1.3.3). В позитивном варианте – особь иного вида воспринимается как «свой», что сделало возможным приручение животных человеком. Негативное псевдовидообразование состоит в том, что сородич квалифицируется как чужеродная особь и тем блокируется популяциоцентрический инстинкт.

Известно, что внутривидовая агрессия существенно отличается от агрессии в цепи «хищник – жертва» как по эмоциональному содержанию, так и по нейрофизиологическому механизму. Охотничья агрессия сопряжена с «отключением жалости», и её мозговой центр расположен в гипоталамусе отдельно от центра аффективной агрессии. Отсюда – «безэмоциональность хищника», который в процессе охоты не испытывает ни ярости, ни жалости к жертве. Охотничья агрессия предназначена для межвидовых отношений, тогда как аффективная агрессия, ориентированная на отношение между «своими», тесно связана с полярными переживаниями ярости и жалости (сочувствия). Последние являются, таким образом, эмоциями «социальными», и их тесная нейронная связь имеет большое значение для биологических сообществ [Borresen 1998]. При этом «главный переключатель социальных эмоций» в гипоталамусе функционирует ситуативно. Скажем, приручённое животное способно перешагнуть видовой барьер, воспринимая человека как родственную особь, иногда – как «вожака стаи». Наоборот, в дикой природе при некоторых обстоятельствах (в частности, при переполнении экологической ниши) либо охотничья агрессия переключается на особей своего вида, вплоть до собственных детёнышей, либо эмоциональный цикл разрывается, и смертоносная ярость более не ограничивается возможным сочувствием. Такая психологическая дивергенция, дополненная появлением знаковых атрибуций, породила характерное свойство первобытного сознания – ненависть к двойнику