Нелинейное будущее - [55]

Качественные скачки в природе и в обществе никогда не происходили таким образом, чтобы вновь образовавшаяся система была сразу и во всех отношениях эффективнее прежней. Новое жизнеспособное образование первоначально сохраняется в качестве маргинального элемента на периферии материнской системы, прочно устоявшейся за длительное время. И становится исторически востребованным тогда, когда материнская система, зайдя в тупик монотонного роста, теряет устойчивость. В такой фазе молодая агрессивная подсистема форсирует разрушение и выступает в качестве эволюционного преемника.

Это правило избыточного разнообразия (см. гл.1.1.3) явственно прослеживается на дочеловеческих стадиях универсальной эволюции, а также на посленеолитических стадиях развития общества и культуры, и было бы странно, если бы оно не действовало в нижнем и среднем палеолите. Однако фрагментарные данные археологии недостаточны, чтобы зафиксировать конкретный механизм кризисов, способствовавших вытеснению Олдовайской культуры культурами шелльско-ашельского типа или вытеснению последних культурами среднего палеолита3.

Отчего же гоминиды не сосуществовали более или менее мирно на протяжении миллионов лет, как это удаётся близким друг другу видам животных в природе? Изучая данный вопрос, мы видим, как их преимущества оборачивались трагедией.

Согласно принципу Гаузе, в одной нише устойчиво существует только один вид; но «нормальные» животные после внутривидовой дивергенции способны оккупировать соседнюю нишу, образовать новую нишу или мигрировать в другую экосистему (см. гл.1.1.3). Для рода Homo все эти пути были, по большому счёту, закрыты, поскольку новая ниша была, во-первых, уникальной и, во-вторых, глобальной. Использование искусственных орудий придало этому семейству беспримерное качество трофической и морфологической амбивалентности. Лёгкость квазиморфологических адаптаций позволяет гоминиду включаться в любую трофическую цепь в качестве конечного звена пищевой пирамиды и, благодаря этому, выстраивать собственную, экзотическую для биоценоза систему жизнеобеспечения [Жегалло, Смирнов 2000].

«Сверхприродная» адаптивность играла двойственную роль в судьбе гоминидов. С одной стороны, отдельные стада могли удаляться и изолироваться в труднодоступных зонах. С другой стороны, стагнировавшие в изоляции стада спустя десятки или сотни тысяч лет настигались новыми волнами мигрантов, более продвинутых и искушённых в конкуренции, и участь аборигенов была решена.

Концентрация равноценных соперников создавала неустойчивость, при которой самосохранение настоятельно требовало качественного развития. Стада гоминидов представляли друг для друга самый динамичный, непредсказуемый элемент среды и мощнейший источник её разнообразия; нейтрализация же разнообразия среды, в соответствии с ключевым законом теории систем (см. гл.1.1.3), становилась возможной за счёт наращивания собственного внутреннего разнообразия. Отстававшие обрекались на то, чтобы рано или поздно быть раздавленными средой, но уже не биологической, а «прасоциальной».

Историк первобытности Ю.И. Семёнов предположил, что на данной фазе эволюции установилась особая форма отбора, которую он назвал грегарно-индивидуальной (от греч. gregus – стадо) [История… 1983]. Её суть в том, что популяция с лучше отработанными кооперативными отношениями, обеспечивавшими большее разнообразие индивидуальных качеств, получала преимущество в конкуренции.

Во внутренне сплоченных группах под коллективной опекой ослабевало давление классического естественного отбора. Равный шанс выжить и оставить потомство получали особи с менее развитой мускулатурой, физически менее агрессивные, но с более развитой нервной организацией. Они оказывались способными к действиям, обычно не дающим индивидуальных адаптивных преимуществ: сложным операциям, связанным с производством орудий, поддержанием огня, лечением соплеменников, передачей информации и т.д., а также к нестандартному поведению. При классическом отборе такие умельцы были бы обречены на гибель или, во всяком случае, попав под жёсткую систему доминирования, не оставляли бы потомства. Кроме того, надолго сосредоточиться на производстве сложного орудия впрок мог индивид, уверенный в том, «что с ним, в случае надобности, поделятся пищей, его предупредят об опасности, сородичи не станут за его спиной претендовать на… его место в иерархии и т.д.» [Бурлак 2011, с.106].

Поэтому лучшие перспективы развития, а следовательно, выживания, имели те стада, где все взрослые получали доступ к охотничьей добыче и к половым контактам, где была лучше организована взаимопомощь, слабые от рождения или вследствие ранений могли выжить, обогащая генофонд, накапливая и передавая коллективный опыт. Сообщества со сниженным уровнем внутренней агрессивности оказывались жизнеспособнее при обострившейся конкуренции и, в частности, готовыми более эффективно организовать сражение, систему боевой координации и коммуникации. Так в процессе грегарного отбора продолжалось становление общеисторической зависимости между силой, мудростью и жизнеспособностью в проточеловеческих социумах. Зарубежные антропологи также отмечают, что «агрессивное межгрупповое соперничество… дало селективное преимущество внутригрупповому альтруизму и другим формам сложного поведения» [Dennen 1999, p.176].