Нелинейное будущее - [57]

х зависимостей между технологическими инновациями и колебаниями климата, обратились к пространственному аспекту проблемы и выдвинули гипотезу о «внетропической прародине». По логике её авторов, использование огня и прочие социальные нововведения в тропическом климате «оказались бы биологической несообразностью», а потому ареалом технологических (и анатомических) трансформаций могла быть не Африка, а север Китая, Монголия, Казахстан и Сибирь [Мочанов 1992]. Колыбель человечества находят даже… в Арктике [Усольцев 2012].

Эта логика строится на интуитивно очевидном (для жителя средних широт) убеждении, что изначальная функция костра, одежды, жилища и других изобретений такого рода связана с теплозащитой. Но, похоже, это убеждение безосновательно. Инновации утверждались там и тогда, где и когда климатически благоприятные условия способствовали высокой концентрации коллективов и обострению конкуренции (согласно этнографическим данным [Казанков 2002], боестолкновения между первобытными охотниками чаще происходят именно в благоприятной природной среде). По всей видимости, каждая новая технология была обращена больше в сферу социокультурных, чем социоприродных отношений.

Так, племя архантропов, преодолевшее естественный страх перед горящим деревом, получало надёжную защиту от хищников и от самых опасных врагов – соседних племён, продолжавших, как все дикие животные, бояться огня. Со временем горящие поленья становились также эффективным оружием нападения и охоты. Ещё позже было замечено, что огонь не только жжёт, но и греет, а мясная пища, подвергнутая термической обработке, легче усваивается. Огонь из источника опасности и с трудом преодолеваемого страха превращался в условие комфорта. Особенно возрастала его роль при климатических колебаниях или миграциях в зоны с более суровым климатом.

На этой фазе человеческой предыстории уже в полной мере проявился эффект, названный в биологии нередуцируемой сложностью – когда виды, притираясь друг к другу, образуют многомерную систему необратимой взаимозависимости [Марков 2010]. Социальная специфика, однако, в том, что гоминиды попали в необратимую зависимость от новых элементов среды, созданных их собственной деятельностью. Органы пищеварения теряли способность усваивать сырое мясо, тело, привыкая к искусственному обогреву, нуждалось в более стабильном температурном режиме и т.д. Мы и дальше будем обращать внимание на то, как по мере исторического развития относительная независимость от природных условий достигалась ценой растущей зависимости от искусственно создаваемой среды.

Искусственная среда прогрессивно абсорбировала и социальные отношения. В литературе высказывались догадки о том, что, например, одежда и жилище исходно выполняли эстетические (социально-коммуникативные) функции [Мэмфорд 1986; Флиер 1992], но это только одна сторона дела. Одежда первоначально служила для коллективной и половой идентификации (привлечение сексуальных партнёров включает эстетический момент), устрашения врагов и защиты от ударов. Кроме того, покрытие отдельных органов помогало избегать агрессии. У высших млекопитающих демонстрация эрегированного полового члена другому самцу служит вызовом на драку. Переход гоминид к прямохождению делал весьма вероятными провокации конфликтов (например, при непроизвольной эрекции), которые становились особенно опасными при наличии искусственного оружия и при сокращении числа самок в популяциях. Поэтому сокрытие гениталий предохраняло молодых и низкоранговых самцов от агрессии со стороны доминантных сородичей [Nazaretyan 2005b].

Искусственное жилище также могло первоначально использоваться как защита от хищников и враждебных племён, а также как средство эстетического самовыражения, демонстрации и привлечения половых партнёров. Позже, при изменившихся условиях – миграциях к холодным широтам или изменении климата, – оно становилось укрытием от дождя, ветра и мороза.

В следующих параграфах и главах будут приведены подробные доказательства того, что методологическая установка на объяснение качественных скачков сугубо внешними факторами несостоятельна вообще и опровержима в каждом конкретном случае. Среди многих исторических событий, при объяснении которых превалируют ссылки на спонтанные катаклизмы (похолодание, потепление, взрывы вулканов и т.д.) – исчезновение неандертальцев на стыке среднего и верхнего палеолита. Между тем палеоантропы прежде пережили не одно резкое изменение климата, и нет оснований думать, будто они были в каком-либо отношении хуже кроманьонцев приспособлены к природным колебаниям.

Более изящна гипотеза, построенная на том факте, что значительная вариативность материальной культуры неандертальцев несоразмерна следам «духовной индустрии». Свобода выбора физических действий при недостатке духовных регуляторов порождала невротический синдром, который проявлялся асоциальным поведением со «всплесками неуправляемой агрессивной энергии» [Лобок 1997, с.433]. Н.Ф. Реймерс [1990] связывал кризис позднего Мустье с экологией: неандертальцы чрезмерно увлеклись подсечно-огневыми приёмами воздействия на естественные ландшафты, но это привело к губительному для них сокращению биоразнообразия. Л.Б. Вишняцкий [2008] указывает на «демографический взрыв», который мог обострить конфликты между племенами неандертальцев и ослабить их сопротивляемость набиравшей силу кроманьонской угрозе.