Нелинейное будущее - [54]

, представляющая собой концентрированное отрицательное псевдовидообразование: незнакомое существо, похожее на нас, воспринимается как опасная пародия, нелюдь, исчадье враждебных сил.

Априорная неприязнь первобытного человека к незнакомцу, обеспечивающая консолидацию соплеменников, подтверждается многочисленными данными антропологии, и есть основания полагать, что межгрупповая вражда сопровождала всю историю рода Homo [Bigelow 1969; Alexander 1979; Dennen 1999]. «Презумпция зловредности» отслеживается и в языковой этимологии – например, «если за этнонимом закреплялось самоназвание социума, то он чаще всего означал “люди”, если же название его соседей… то такой этноним нёс в себе смыслы “нелюди”, “грязные”… “немые” и т.д.» [Савчук 2001, с.508]. Замечено, что африканские старейшины регулярно стравливали между собой молодёжь соседних племён, укрепляя тем самым собственную власть, а когда европейские колонизаторы перекрыли традиционный канал отвода молодёжной агрессии, вектор насилия был переориентирован на старшее поколение. Основываясь на таких наблюдениях, В.В. Савчук связывает генезис идеи «общего врага» с необходимостью переноса деструктивной возрастной энергии за пределы племени. Поскольку же представители соседнего племени часто воспринимаются как существа иного вида, была высказана и другая интересная гипотеза: племена не воюют, а охотятся друг на друга (обсуждение «охотничьей гипотезы» см. [Cartmill 1994]).

Похоже, что механизм охотничьей агрессии действительно играет важную роль в отношениях между первобытными племенами, но, конечно, не исчерпывает их. Как отмечал К. Лоренц [2008], (аффективная) агрессия возникает тогда, когда объект вызывает страх, а отношение первобытного человека к чужаку густо замешано на страхе [Meyer 1990]. Поэтому враждебные установки сопровождаются широкой эмоциональной палитрой – от охотничьего азарта и торжества до амбивалентных чувств страха и ненависти.

Эти чувства стимулировали бескомпромиссную конкуренцию за уникальную экологическую нишу на протяжении более двух миллионов лет, от первичного выделения рода Homo из животного царства до неолитической революции. За это время с лица Земли исчезло множество видов и подвидов; в итоге между животным и человеком осталась глубокая пропасть, не имеющая прецедентов на иных стадиях универсальной эволюции. Например, мы можем наблюдать переходные формы между живым и неживым веществом, между растительными и животными организмами и т.д., тогда как всё многообразие популяций, опосредующих путь «от обезьяны к человеку», представлены сегодня исключительно ископаемыми останками.

Последовательное исчезновение видов, заведомо превосходивших по адаптивным возможностям диких животных, не позволяет объяснять эти катастрофические эффекты чисто природными причинами. Правдоподобное объяснение должно быть так или иначе связано с социокультурными факторами: антропогенными кризисами и выдавливанием конкурентов из экологической ниши популяциями, опередившими их в интеллектуальном и технологическом развитии. Популяции, которые принято считать «тупиковыми», являются таковыми не потому, что их дальнейшее развитие было исключено, а потому, что другие развивались быстрее. В предыдущем параграфе в шутку замечено, что морские млекопитающие (дельфины), оставшись в стороне от орудийной эволюции, стали последним «счастливым народом», который избежал жестоких уроков Истории. Популяциям гоминид уже приходилось трагически расплачиваться за отставание…

Данные археологии не оставляют сомнения в том, что на длительных временных отрезках прогрессивные представители семейства гоминид сосуществовали с предковыми видами. Архантропы пересекались в Африке с австралопитековыми и с палеоантропами, последние сталкивались и с архантропами, и с неоантропами. На других континентах происходили встречи и между эволюционно более далёкими видами. О том, что сосуществование между ними, да и между популяциями одного вида, было далеко не мирным, свидетельствуют не только искусственно повреждённые черепа. Примечательно, что расцвет культур шелльско-ашельского типа, созданных архантропами, совпадает с окончательным исчезновением в Африке грациальных австралопитеков и анатомически близких к ним хабилисов. В середине плейстоцена, когда архантропы превратили леса в свои охотничьи угодья, пришёл конец и массивным австралопитекам, прежде вытеснившим слабейших собратьев на просторы саванны, осевшим в лесах и не втянувшимся в орудийную деятельность [История… 1983; Кликс 1985].

В последние десятилетия обнаружились новые обстоятельства, приоткрывшие завесу и над историей отношений между поздними палеоантропами (неандертальцами) и кроманьонцами – представителями вида неоантропов. Предваряя обсуждение современных гипотез, отметим, что дополнительным фактором, способствовавшим последовательному отсеву отставших популяций, должны были служить эволюционные кризисы.

В §1.1.2.1 подробно рассказано об экзистенциальном кризисе антропогенеза, положившем начало развитию культуры. Сведения о последующих кризисах вплоть до конца среднего палеолита отсутствуют, хотя предположение, что они имели место, вытекает из концептуальных предпосылок.