Неизбежное зло - [28]

Я почувствовал, как по телу пробежала дрожь. Горько-сладкое предвкушение.

— Короче говоря, плоды деятельности махараджи вполне убедительны, особенно для человека, которого огни Лондона или бордели Парижа всегда манили больше, чем обязанности по наведению порядка в своих владениях. Ирония заключается в том, что всякий раз, когда он желает путешествовать, махараджа вынужден обращаться в Дели за паспортом.

— Зачем? — удивился Несокрушим.

— Таков закон, — ответил Кармайкл. — Никто из князей не может покинуть Индию без разрешения вице-короля.

— Звучит как скрытый домашний арест.

— Боюсь, что так, — улыбнулся Кармайкл. — В некотором смысле.

Автомобиль свернул за угол. Впереди высился Сурья-Махал, Дворец Солнца. Высотой в три этажа — или четыре, если считать тенистый парк на крыше, — ярко-желтого цвета. Выстроенный в стиле Моголов, с арочным фасадом, балконами, решетчатыми окнами, он словно состоял из света, воздуха и мечты, а не из камня и кирпича. И изобиловал столь изящными архитектурными деталями, рядом с которыми наши колониальные здания выглядели напыщенными тяжеловесными махинами.

Охранник, явно озабоченный гораздо более важными вещами, лениво махнул нам, пропуская через ворота и даже не потрудившись проверить наши документы. Впрочем, ничего удивительного. В Индии вполне достаточно быть белым и сидеть в автомобиле, чтобы тебя пропустили куда угодно, но в свете последних событий я ожидал, что охрана королевского семейства окажется строже.

«Остин» остановился у подножия лестницы, ведущей к высокой входной арке. Лакей с лицом, словно выточенным из красного дерева, открыл дверцу автомобиля. Кармайкл кивком приветствовал его, и тот сдержанно кивнул в ответ; никаких привычных поклонов и расшаркиваний, которых ожидаешь от туземной прислуги, встречающей сахиба.

— Нам назначена аудиенция у Его Величества, — сообщил Кармайкл.

— Да, мистер Кармайкл, — бесстрастно ответил лакей. — Сюда, пожалуйста. Вас ждут.

Через двойные деревянные резные двери, украшенные растительным орнаментом, нас проводили в зал, освещенный люстрой, свисавшей с высоты нескольких этажей. Здесь нас поручили заботам другого лакея. Он повел нас по уходящему в бесконечность мраморному коридору, благоухающему розовым садом. В конце, за очередной парой дверей, мы были переданы третьему слуге.

— Не предполагал, что для того, чтобы доставить нас к махарадже, потребуется целая эстафетная команда.

— Не переживайте, — успокоил Кармайкл. — Скоро у вас будет возможность отдохнуть. Его Величество любит соблюдать индийский темп. Скорее всего, нам придется ждать аудиенции.

Последний лакей привел нас в комнату, украшением которой мог бы заняться царь Мидас, если бы у него были деньги. Французская мебель была расставлена под золочеными зеркалами и резными настенными панелями. В поверхности стеклянного стола, стоявшего по центру на четырех серебряных слонах, отражалась хрустальная люстра.

Едва мы сели, двери в дальнем конце распахнулись и из них вышел Фитцморис в сопровождении изысканно одетого индийца. Занятые беседой, они, кажется, готовы были пройти мимо, не обратив на нас внимания, если бы Кармайкл не окликнул.

— Сэр Эрнест, рад видеть вас, сэр.

Коммерсант коротко обернулся и, извинившись, поспешил за индийцем.

Мы продолжали ждать. Тянулись минуты, неприятные мысли вертелись у меня в голове. Я никак не мог позабыть Доусона на платформе вокзала Ховрах. А что, если махараджа подозревает, что британцы замешаны в смерти его сына? И если так, как он отреагирует на встречу с людьми, которые были рядом с его сыном в момент убийства?

Руки у меня дрожали — может, от всплеска адреналина, а может, и от опиумной абстиненции. Дверь открылась, на пороге возник лакей в изумрудно-зеленой курте[51].

Я взял себя в руки.

— Его Величество примет вас.

Тринадцать

Я ожидал увидеть увешанного драгоценностями вельможу, развалившегося на шелковых подушках и овеваемого опахалами из огромных павлиньих перьев посреди зала размером с Альберт-холл. Реальность оказалась иной. Комната, куда мы вошли, была не больше обычного кабинета, вдоль стены тянулись книжные шкафы, французское окно выходило в регулярный сад, а в воздухе откровенно пахло плесенью.

За полированным столом сидел махараджа, седой и морщинистый, в костюме с Сэвил-роу[52] и накрахмаленной белой сорочке, из воротничка которой его шея торчала, как из петли пока не затянутого лассо. Махараджа был погружен в бумаги. Гобелен на соседней стене изображал, вероятно, сцену из индийской мифологии: принц, весь в драгоценностях, сражается с двухголовым демоном. А выше — два полукруглых окна, скрытых резной решеткой. По правую руку от махараджи стоял Даве, по левую — полковник Арора и лакей в тюрбане.

Даве шепнул что-то на ухо правителю, и старик поднял голову. Двухдневная серебристая щетина на подбородке и красные воспаленные глаза выдавали его горе. Представляю, каково это — потерять ребенка, даже если их у тебя больше двухсот.

— Мистер Кармайкл, — бесстрастно произнес он.

— Ваше Величество, — поклонился резидент. — Позвольте представить капитана Уиндема и сержанта Банерджи из Имперской полиции. Они прибыли, чтобы передать соболезнования властей и выразить их собственную скорбь. Мне дали понять, что сержант Банерджи был дружен с ювраджем.