Неистовый Роланд. Песни I–XXV - [146]

Рукопись, дошедшая до нас неполной, включает шесть поэм. Лишь одна («Ожье Датчанин») разрабатывает магистральную для французской героической поэзии тему — борьбы с неверными и конфликта героя с императором («жеста баронов»). Остальные — это либо истории жен, отвергнутых и изгнанных (Берта, жена Пипина Короткого, и Бланшефлор, жена Карла Великого), либо истории сыновей, потерявших отчую честь и отчее имя (Бёв Антонский, юный Карл, юный Роланд). Все это не собственно эпические, а скорее сказочные сюжеты — утраченное и вновь обретенное имя, лицо, социальное положение. Автор «Французской жесты» (а он, видимо, существовал в единственном числе) стремится к определенной упорядоченности, понимая ее и как сюжетное единообразие (на каждом генеалогическом витке имеется предательство, катастрофа, чужбина, возвращение в ложном образе, возвращение к истинному), и как порядок смены поколений и продолжения рода. Для предателей и злодеев он также резервирует особую генеалогию: все изменники эпической истории отнесены им к Майнцскому дому (собственно французскому эпосу не известен мотив обусловленного рождением пристрастия к измене). Наконец он, все тот же анонимный автор, делает родиной Роланда Италию. Отсюда уже недалеко до его превращения в Орландо.

Ни одна из включенных во «Французскую жесту» поэм не может претендовать на оригинальность (оригинально только их соединение), все сюжеты пришли с родины цикла, но франко-венетская литература знает и произведения совершенно самостоятельные, не имеющие во французском эпическом корпусе ни прототипов, ни двойников. Это «Вступление в Испанию», поэма, написанная ок. 1320 г. безымянным падуанцем, и это ее продолжение — «Взятие Памплоны», созданное десятью годами позже неким Ник-коло из Вероны (и посвященное Никколо I, маркизу феррарскому — первый шаг к будущему превращению Феррары в столицу рыцарской поэзии). Обе разрабатывают забытую французскими сказителями тему: семь лет испанской войны, приведшей к трагедии Ронсеваля. Вообще во Франции история гибели Роланда как бы заслонила историю его жизни. Создание его эпической биографии, равно как и выдвижение Ринальдо (французского Рено) на центральную роль в эпической истории — это вклад Италии. Эпохой после Карла, где возвышается фигура Гильома Оранжского, итальянцы интересовались гораздо меньше. Эпическое время для них в принципе заканчивалось Ронсевалем, продлевать его можно было лишь в прошлое (следуя за «Французской жестой»). Можно было его также расширять — в границах настоящего. Две поэмы об испанском походе, т. е. об эпическом настоящем — это очередной этап в итальянизации цикла и в романизации эпоса. Вводятся персонажи новые и интересные именно итальянцам: заметную, часто решающую роль во «Взятии Памплоны» играет ломбардский (лангобардский) король Дезидерий. Оживляются новыми красками персонажи известные, но терявшиеся в собственно французском эпосе среди фигур фона: Эсту (будущий Астольфо) приобретает черты насмешника, острослова и задиры, своего рода Динадана, перенесенного из бретонского цикла в каролинговский. Роланду сообщается склонность к рыцарскому авантюризму, характерная скорее для героев куртуазного романа: в разгаре испанской кампании он, обидевшись на Карла, удаляется на Восток, где быстро входит в образ странствующего рыцаря и даже не остается совершенно равнодушным к прелестям сарацинских принцесс.

Продолжающийся процесс натурализации цикла приводит в XIV в. к изменению языковой формы: лингвистический компромисс, осуществленный франко-венетскими сказителями, мог быть только временным и только региональным. У тосканских кантасториев галлицизмов почти не остается, но первоначальные импульсы, приданные циклу на итальянском севере, сохраняют всю свою силу. Прямые контакты с Францией на этом этапе ослабевают (хотя не отмирают полностью), и развитие идет главным образом за счет внутренних ресурсов и на основе переданного предыдущим этапом фабульного реквизита. Продолжает разрабатываться тема испанского похода (в «Поражении при Ронсевале» и в многочисленных, прозаических и поэтических, редакциях «Испании»). Сохраняется интерес к генеалогическим построениям, складывающимся в универсальные эпические родословные (во «Фиораванте» и у Андреа да Барберино). Ринальдо теснит Орландо с позиции если не лучшего, то, во всяком случае любимейшего эпического героя (в «Историях Ринальдо»). И ускоренным ходом идет сближение с романом.

Центральная фигура этого этапа — флорентинец Андреа да Барберино (ок. 1370–1432). Центральная, и ввиду его плодовитости (автор шести произведений), и ввиду того, что некоторые общие жанровые тенденции выступают в его творчестве в отчетливой и обнаженной форме, и просто потому, что, оставаясь полностью в рамках народной эпической традиции, он преодолевает ее обезличивающую анонимность. Самое известное произведение Андреа, превратившееся в народную книгу и в таком качестве сохранившееся до наших дней — «Гверино по прозвищу Горемыка». Это, строго говоря, не эпос, это рыцарский роман в привычной для его постклассической стадии (т. е. структурно аморфной) форме и с каролинговским циклом он связан самым поверхностным образом (через генеалогию главного героя). Другое дело «Французские короли», также пользовавшиеся огромной популярностью и также ставшие народной книгой. Это последовательный рассказ об истории французского королевского дома от корней его до вершин, т. е. от сказочного его основателя, сына императора Константина Фиово, до Карла Великого. Андреа, собственно говоря, продолжает начатое безымянным автором «Французской жесты» — т. е. собирает рассеянные элементы каролинговского сказания на основе единого сказочно-романического мотива. Даже мотив не изменился: изгнание героя, его обездоленность, утрата родственных и социальных связей с последующим их обретением (тот же мотив организует повествование и в «Гверино»). Но проводит эту операцию Андреа с непосильной для автора «Французской жесты» систематичностью и последовательностью. Ведущий мотив не только присутствует во всех звеньях генеалогического эпоса (родоначальник Фиово, его сын Фиораванте, его внуки Оттавиано и Джизберто, основатель домов Клермона и Монграны Буово Антонский, Берта Большеногая, юный Карл, родители Орландо Милон и Берта), он к тому же дополнительно романизирован. Изгнание героя осложнено повторяющимися из сюжета в сюжет любовными перипетиями, где его партнершей выступает принцесса-язычница. Андреа сохраняет эту стереотипную любовную историю в тех сюжетах, где она дана уже в источнике (Фиораванте, Буово, юный Карл), и вводит ее в те разделы сказания, которые дошли до него без всякого романического сопровождения. Так, к повествованию о Фиово, родоначальнике, он подключает рассказ о Риччери (изначально персонаже следующего поколения), соединяя в нем все детали своего излюбленного сюжета, так возникает рассказ о Боветто, придуманный Андреа специально для заполнения генеалогической паузы (два поколения, отделяющие Оттавиано от Буово Антонского).