Нехитрые праздники - [6]

— Я так и понял.

Люся стала ходить по комнате, сложив за спиной руки, отчего тонкий свитер натянулся, и ясно обозначилась крупная грудь. Сергей перевел взгляд на свой торчащий в дырке носка палец.

— Что случилось? — спросила она еще более виновато.

— В сущности, ничего. То, что естественно вытекало из обстоятельств. По крайней мере, это не та ситуация, когда рядом с рельсами лежит голова и говорит: «Ни фига себе, сходил в магазинчик», — закончил Сергей серьезнее, ядовито. — Я слишком упрямо мешал какой-то группе людей спокойно функционировать.

— Шел против течения, — сказала Люся приподнято и благоговейно.

— Можно это так назвать… Хотя какое течение может быть у болота? Скорее, быстрее течения. А теперь вот на берегу. И передо мной все тот же вопрос, что и перед известным принцем сотни лет назад, — говорун нападал, слушательница внимала. — Кстати, тоже недоучившимся студентом. Быть или не быть, а если быть, то куда тереть мыло. Ворошить эту жизнь, ввинчиваться в нее или, самое мудрое, вот так лежать и смотреть на все это… На весь этот клубок, этот муравейник, как выражался другой недоучившийся студент…

Сергей говорил самозабвенно, но не совсем свои слова. По крайней мере, о недоучившихся студентах. Он помнил, где слышал их: на Архангельской, 13. Это был дом, в котором собирались, точнее, похоже, дневали и ночевали, а еще точнее, пили по всей ночи чай и… Не то слово — говорили, ибо в одно и то же время кто-то мог рисовать, кто-то сочинять стихи, жили общением друг с другом совершенно необыкновенные какие-то люди. Образованные, с талантами, работали они сторожами, дворниками, истопниками… Почти все — недоучившиеся бывшие студенты. Были среди них и окончившие институт, но закинувшие диплом подальше. Сергею с непривычки особенно было удивительно, что любое стремление человека чего-то добиться, тем более получить общественное признание или, того хуже, занять пост, вызывало у них неприязнь, рассматривалось как душевная нечистоплотность. В тот дом Сергея, кстати, привела Люся в своей вечной жажде чему-то или кому-то послужить.

— Так или иначе я сейчас на обочине, — продолжал Сергей. — И отсюда, с обочины жизни, так отчетливо видится вся эта жуткая комедия. Ходят серьезные дяди, с серьезными лицами, говорят правильные вещи… И самим им, наверное, кажется, что они заняты серьезными важными делами — трясучка! Цепляние за обстоятельства! Просто так им удобнее! Напридумывали должностей, званий, степени разные, учреждения — и все вроде ради высоких целей. Пустоту свою прикрывают! Много мелкого страха и мало духа! Высокого духа!.. Равного… вершинам Памира!

— Теперь ты уедешь? — посмотрела она в упор исподлобья.

— Куда? А-а, не знаю. Наверно. Пока не думаю об этом и не хочу думать. Хочу просто смотреть и видеть!

— Ты был на Памире, да?

— При чем здесь!.. Это образ.

— А я была. С отцом, два года назад. Не на самом Памире, а там, в горах. Запомнила. Смотришь вниз с вершины, и такое чувство, что стоишь на волне, и вокруг все волны, волны с белой пеной наверху и темными провалами. Застывшие волны. Как у Айвазовского.

— Да, вероятно, красиво, — торопливо поморщился Сергей. — Но я о другом. Меня, видишь ли, люди интересуют, жизнь: куда этот наш клубок катится?!

— Ты бы мог пожить у нас, — ответила она. — Мама будет не против…

— Пожить у вас?

— У нас двухкомнатная. Мама на работе, брат в школе. Целый день никого, отец же не с нами… Ты мог бы заниматься.

— Чем?

— Ну… тебе же надо думать… создавать… что-нибудь…

— У вас в квартире?! Что-то ты, Люся, все не о том. Будет необходимость, так у Борьки Чибирева могу пожить. Ставишь меня перед какими-то житейскими, ненужными… Домой, наверно, поеду, чего здесь?

Взгляд ее ушел в точку, ему в переносицу. Он неуютно пошевелился, приподнялся, полусел.

— У тебя там осталась девушка?

— Да при чем здесь!.. Все с какими-то глупостями! Какое-то бытовое сознание! Я вопрос решаю! Я хочу понять это мироздание! А ты меня тычешь в житейские мелочи! Успею еще тыкнуться, а сейчас хочу простора! А создавать, делать что-то я могу и там, у себя. Хотя, конечно, не поймут, не те запросы… Впрочем, на понимание и сознательность рассчитывать нельзя: надо бить по мозгам, чтоб искры высекать… из серого вещества! Вторгаться в сознание! А девственная почва для этого — самая благодатная! Созерцание — это хорошо, я его приемлю. Но мое дело — взращивать в человеке ростки индивидуальности!

— Я вот и хотела: ты бы мог… имел возможность… А я бы работала.

Сергей посмотрел пристально на Люсю. Помолчал. Нежно и покровительственно улыбнулся.

— Женщине лучше связывать свою судьбу с тем, кто любит больше небо и землю, чем поиск смысла неба и земли, — сказал он печально и обреченно.

Лицо девушки исходило пятнами. Волновалась: с виду такое ровное безмятежное существо, а приглядишься — все волнуется.

— Мне не нужен, кто любит больше небо и землю…

Люся не успела договорить — вошел Костя Лапин. Он как-то сразу возник с пачкой сахара и батоном около шкафа, и было непонятно: только появился или давно стоял. По Сергею волной пробежал внутренний стыд, даже испарина выступила: он зачитывал Косте эти понравившиеся ему книжные строки, которые только что с печалью высказал Люсе как свои! Слышал ли Лапин конец разговора?