Плес в ноябре. Волга встала. Белая ледяная река.
Необыкновенная красота. И невыносимое уныние.
Космическое пространство без позывных.
Он подъехал к маленькой неопрятной гостинице. И как ниспосланная воплощенная надежда: на крыльце, обрамленном перилами, стояла молодая высокая, с распущенными светлыми волосами, женщина. Курила. Была чуть навеселе. Подобное, как известно, лечится подобным.
— Здравствуйте, — бодро нашелся Иван, о чем заговорить, — не знаете, места в гостинице есть?
— Мы группой приехали, я не знаю. Есть, наверное. Конечно, найдется, — заторопилась с гостеприимством женщина.
— А почему вы здесь одна?
— А я одна.
— И я один.
Все складывалась до нереальности здорово: утешение словно нуждалось в нем.
— Только мне уже четвертый десяток? — почему-то вопросительно сказала женщина.
— Прекрасный возраст!
— А мне горько.
— О, а у меня как раз шоколадка в кармане!
— Мне?! Мне уже давно никто ничего не дарил! — несоразмерно своей доброй стати женщина заискивающе улыбалась.
Она тянула руку, будто боялась, что с ней сыграют в кошки-мышки.
— Я думала, мужчин уже нет. А они есть, да?
— Самый натуральный, — раскинул Ваня руки. — Хотите, я вас завалю шоколадом! У меня свой небольшой арбузо-литейный завод…
Женщина напугано вздрогнула, взмахнув плиткой шоколада.
— Арбузный завод?!
— Да нет, — растерялся Ваня, — это я так пытался шутить…
Она кивнула виновато.
— У нас там дискотека, — указала женщина в сторону бухающего шума, — правда, музыки хорошей нет. Вы приходите. Меня Галя зовут. Только вы сами ко мне подойдите, ладно?
Иван спешно снял захудалый номер, занес из машины вещи. Видно, здесь, в глухомани, женщина на машину и польстилась: приняла его за какого-нибудь нового русского.
Галя свечой возвышалась в кругу квадратных прискакивающих баб. Подошел, пригласил танцевать.
Правая рука обнаружила упругую стать, а левая — легла на развернутое, ладное, как почудилось, надежное плечо. Глаза их плыли в полутьме почти на одном уровне, что для рослого Ивана было непривычным, и он казался себе мелковатым рядом с этой породистой молодой женщиной.
— Я хочу быстрый танец, — отпрянула она, словно угадав его чувство.
И воздев руки, Галя пошла, выделывая крутыми бедрами такие кренделя, что и Ваня привскочил, с опаской оглядываясь, как бы не увели! Это ведь надо: ехал сюда просто в полном мраке, и вдруг такой подарок судьбы! Мужчины, если они и были, занимались строго выпивкой. За крайним столиком, в углу, сидели крепкие наголо бритые парни, — ни то бандиты, ни то охранники, — но и для них женщины, словно не существовали. Мясистые подружки в лихом угаре мячиками припрыгивали вокруг. Галя танцевала самозабвенно: только что проявляла к нему интерес и вот, как это умеют женщины, не обращала на него никакого внимания.
Едва стихла музыка, Ваня поймал ее руку, и она, вновь на удивление податливо, пошла за ним.
Сели за свободный столик. Ваня налил по треть стакана из припасенной загодя бутылки: ни бара, ни буфета здесь не было, только кухонная посуда. Женщина выпила охотно: хлопнула одним махом, и заулыбалась.
— Только мне уже тридцать четыре, — опять вопросительно сообщила Галя. — А вам сколько?
— Сорок семь, — убавил Иван.
— О-о-й, какой хороший возраст для мужчины! — сказала Галя обрадовано.
Все шло, как по маслу.
— Хочу спеть караоке! — вспыхнула Галя, — ты можешь для меня заказать? Это бесплатно. Здесь все оплачено…
Иван долго листал альбом: была полутьма, прописные буквочки растекались на залистанной бумаге, а ему не хотелось признаваться, что не видит, возрастная дальнозоркость.
— Ты чего ищешь? — спросил один из бритоголовых.
— «Как хороши в России»…
— «Как упоительны»? Галька, что ли, просила? Так сразу бы и сказал.
Она пела, не глядя на экран, где шли строки со словами, Галя их знала. Пела, как артистка: всему залу, на всю эту российскую ширь, голосисто, точно по музыке, с тем излишним напором, надрывом, которые в дыму, водочных парах и пьяной общей приподнятости, были как раз впору. Сходу завела другой эстрадный шлягер юности своей: Ивану показалось, что он на стадионе: таким гулом и одобрением отозвался зал.
— А й-я, наш-ше-ол другую-у, хоть не люблю, н-но целую-у…
Галя была здесь несомненной звездой. Была любимицей и душой.
Они выпивали, танцевали. Ей нравился темп, завод, лихость, и Ваня кружил ее, поднимал вдруг на руки, показывая силу, она взвизгивала, прижимаясь к нему, в полном счастье.
— А тебя не удивило, когда я сказала, чтобы ты ко мне сам подошел?
Они, разгоряченные, запыхавшиеся, опять сидели вдвоем за столиком. Она странно водила ладонью по столу, как бы поглаживая.
— Да нет, женщине же неудобно первой подходить.
Галя выпила, вновь решительно пододвинула стакан, улыбаясь, дескать, чего ж ты, как в аптеке, наливай! И ни в одном глазу.
— Я слепая, — нашарила она зажигалку. — Инвалид первой группы по зрению.
Слепоту обычно заметно: асимметрия в глазах. У женщины напротив был совершенно открытый взгляд, правильной формы глаза.
В девятнадцать лет Галя отправилась на заработки в студенческие каникулы: собирала арбузы под Астраханью. Сезон на арбузах, выращенных на селитре, отобрал зрение.
