Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского) - [95]
— Педный, педный, — сокрушенно примолвил доктор. — Умер прошлый код холерой. Николи не полел и фтрук умер.
— Ты сам, друг мой, чуть не умер, — укоризненно напомнила Александра Андреевна. — Поверите ли, любезный Евгений Абрамович, — спал не более двух часов в сутки, собственноручно обмывал больных, чуть не к каждому на дом ездил!
— Уф, уф, перестань, пошалуст, перестань, — Фукс, конфузливо смеясь, защитил раскрасневшееся лицо короткопалой пятерней. — Шонка моя меня слишком шалует. Я, витите ли, лечил на дому затем, что в польнице умирало полыпе нароту. — Он озабоченно подергал колбаски бакенов. — Когта полеют в куче, пыстрей умирают. Когта лечишь порозни, результат лучче. Я этого допрежь не снал. Я плакал, как много нароту погипло. Ай-ай! — Выражение страха и жалости легло на добродушную физиономию русского немца.
— И всю холеру вы пробыли здесь? И вы, Александра Андреевна?
— Да, всю, — смущенно вздохнув, подтвердила докторша. — Мы-то что, мы уцелели. А маленькая наша померла…
— Мы-то что, мы что, — машинально повторил Фукс и сердито сморкнулся в скомканный платочек.
— Столько мы тогда настрадались, — продолжала Александра Андреевна, часто моргая покрасневшими веками, — столько намучились! А приехал в Казань граф Закревский, ногами на Карла Федорыча топал, высечь грозился. Городского голову высек-таки…
Он пристально посмотрел на хозяйку. Нарядная госпожа Фукс была сейчас простой, вдосталь намаявшейся бабой.
— Ах, шонка милая, зачем ты! — жалобно вскрикнул Карл Федорыч. — Его высокопревосходительстфо граф Арсений Андреевич тостойнейший и справедливейший косподин! Покашем лучче гостю наши минералы и кники…
Они прошли в сводчатый кабинет, заставленный сундуками и витринами, и хозяин, попыхивая коротенькой трубочкой, с увлечением принялся демонстрировать редкостные камни, монеты и манускрипты. Александра Андреевна не преминула заметить, что коллекциями ее мужа восхищался сам Гумбольдт, навестивший их проездом на Урал. Все более возбуждающийся Фукс завалил обширный стол рукописями и книгами, подаренными ему в раскольнической деревне; на недоуменный вопрос гостя, как удалось Карлу Федорычу добраться до святынь заволжских фанатиков, Александра Андреевна отвечала несколько высокопарно, что любовь отворяет любые сердца и что для супруга ее отверсты двери даже в души богобоязненных мусульманских старух.
Постучалась Меропинька и повестила, что прибыл господин Перцов.
Когда-то в Петербурге Пушкин, одобрительно хохоча, на память декламировал его проказливые строчки; в Москве князь Вяземский уверял, что, хоть и хороши опубликованные эпиграммы Перцова, перцу в них гораздо меньше, нежели в устных его шалостях, и хлопотал — лет десять тому — о местечке для юного сочинителя в "Северной пчеле". В Казани Ераста Петровича побаивались пускать в порядочные домы: он слыл едва ли не якобинцем и знался с польскими студентами-филаретами, высланными из отчизны за участие в недавнем мятеже.
Это был еще молодой, коротконогий живец с большим умным носом и хитрыми глазами. Развязно поднеся ручку хозяйки к губам, тряхнув руку Фукса и независимо поклонясь Баратынскому, он смерил быстрым взглядом стол, заваленный бумагами, и театрально воскликнул:
— Ба! Стихи — и без меня! Не потерплю!
Вытащил из сюртучного кармана толстую тетрадь, скрученную трубкой.
— Я предчувствовал: здесь предательство! И, чтоб достойно приплатиться, захватил с собой мою комедию.
— Да нет же, мы еще не начинали! — радостно возразила Александра Андреевна. — Несносный! Зачем вы опоздали к обеду? А ведь обещались.
— Не утерпел и завернул по дороге к Городчанинову, дабы выразить восторг по поводу его препакостной оды на разгром Варшавы. Мне ее показал один студент — лях, преотличный малый.
Фукс, восхищенно взирая на повесу, незаметно попятился к двери и припер ее плечом.
— Воображаю! — Александра Андреевна резко рассмеялась. — Небось довели бедного старика до слез!
— Довел, — задорно подтвердил Перцов. — Зато неповадно будет наперед. Надеюсь, Александра Андреевна, вы пригласили господина Баратынского участвовать в будущем нашем журнале?
— Ах, несносный Перцов, вечно опередит! — жеманно проговорила профессорша. — Мы мечтали о сюрпризе, хотели все подготовить, удивить…
— Да какой сюрприз, помилуйте? Все готово. Стихов бездна: один Городчанинов подобен державинскому водопаду, низвергающемуся четырьмя рядами. — Перцов порылся в карманах и извлек сложенный вдвое лист бумаги. — Вот, я даже виньетку придумал.
Небрежный рисунок изображал муравья с крылышками, не то ползущего, не то парящего над лавровым венком. Крупным почерком были выведены слова: "ЗАВОЛЖСКИЙ МУРАВЕЙ".
— Прелестное названье! — восхитилась Александра Андреевна.
— Эпиграф из ваших стихов: "За труд мой не ищу себе похвал и славы, люблю трудиться лишь для пользы иль забавы", — продолжал Перцов, пририсовывая свинцовым карандашом к лавровому венку еще один листочек.
Александра Андреевна польщенно покраснела и бросила на Баратынского косвенный взор.
— Мы собираемся привлечь не только наших и столичных авторов, но и из Сибири, и с крайнего востока, — ронял небрежно Перцов. — Я добыл новые баллады Мицкевича. Будут переводы из новейшей французской поэзии.
— Привели, барин! Двое дворовых в засаленных треуголках, с алебардами в руках истово вытянулись по сторонам низенькой двери; двое других, одетых в мундиры, втолкнули рыжего мужика с безумно остановившимися голубыми глазами. Барин, облаченный в лиловую мантию, встал из кресел, поправил привязанную прусскую косу и поднял золоченый жезл. Суд начался.
В 1965 году при строительстве Асуанской плотины в Египте была найдена одинокая усыпальница с таинственными знаками, которые невозможно было прочесть. Опрометчиво открыв усыпальницу и прочитав таинственное имя, герои разбудили «Неупокоенную душу», тысячи лет блуждающую между мирами…1985, 1912, 1965, и Древний Египет, и вновь 1985, 1798, 2011 — нет ни прошлого, ни будущего, только вечное настоящее и Маат — богиня Правды раскрывает над нами свои крылья Истины.
Георг-Мориц Эберс (1837 – 1898) – известный немецкий ученый-египтолог, талантливый романист. В его произведениях (Эберс оставил читателям 17 исторических романов: 5 – о европейском средневековье, остальные – о Древнем Египте) сочетаются научно обоснованное воспроизведение изображаемой эпохи и увлекательная фабула.В заключительный девятый том Собрания сочинений включены два наиболее интересных романа из эпохи европейского средневековья. Действие «Слова» и «Жены бургомистра» происходит во второй половине XVI столетия.Роман «Слово» основан на достоверных исторических данных.На историческом фоне правления Филиппа II – короля Испании и Нидерландов, главный герой Ульрих ищет свое заветное «слово».
Роман весьма известного до революции прозаика, историка, публициста Евгения Петровича Карновича (1824 – 1885) рассказывает о дворцовых переворотах 1740 – 1741 годов в России. Главное внимание уделяет автор личности «правительницы» Анны Леопольдов ны, оказавшейся на российском троне после смерти Анны Иоановны.Роман печатается по изданию 1879 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.