Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского) - [35]

Ленюся я стихи писать.

Лишь иногда во дни ненастья

Люблю о вёдре вспоминать

И мной неведомого счастья

Поэтам-юношам желать.

Как мило и просто ты говоришь в стихах своих, — тихо сказал Евгений. — Как естественно звучит в них твой голос…

Он наклонился и поцеловал растроганно засопевшего друга в теплое, младенчески пушистое темя.

…Петр Андреич, уважительно кашлянув, подал щеголевато обрезанную визитную карточку:

— Тебе. Дельвиг. Барон.

Племянник смиренно принял из дядюшкиных пальцев карточку и раздушенную записку.

"Барон Антон Антонович Дельвиг" — было каллиграфически вытиснено на глянцевитом, украшенном виньеткой картоне.

Евгений удивленно пожал плечами. Но еще более изумился он, ознакомясь с содержанием записки: Дельвиг в самых отборных выражениях и тоном самым высоким приглашал приятеля на обед, прося прийти завтра в библиотеку к трем часам пополудни.

— Непонятно, — пробормотал Евгений. Расставаясь накануне, барон ни словом не обмолвился о предстоящем обеде, да и не в его привычках была подобная официальность.

Назавтра, отпросившись у ротного командира, он ровно в три часа явился к барону в маленькую дежурную комнату, стиснутую громадными книжными шкапами.

Увидев растерянное выражение его физиономии, барон так и залился своим торопливым смешком.

— Ахти, боже ты мой! — воскликнул он, протирая запотевшие очки. — Да ты, как я посмотрю, даже перепугался! Забавно… А я просто-запросто, роясь в бумагах, наткнулся на старую карточку. Я их много заказал, как в Петербург прикатил. Думал, буду нарасхват в здешнем бомонде… Жаль выкидывать — ведь хороша, проклятая?

— Хороша, — с улыбкою отвечал Евгений. — Но записка? Какой пышный штиль.

Дельвиг мгновенно посерьезнел.

— Слог всегда должен соответствовать обстоятельствам. Торжественная присылка столь отличной карты обязала меня обратиться к тебе подобающим образом. Идем же.

— Куда? К тебе?

— Э, нет, братец мой! — Дельвиг хитро сощурился. — Во-первых, негодник Никита три дня пьян, и я не смею беспокоить его. А во-вторых, братец мой, я хочу тебя угостить в достойнейшем заведеньи.

— К Талону или Фёльету? — небрежно спросил Евгений, стараясь скрыть охватившее его неприятное волненье. За все время своего нынешнего пребыванья в столице он, исключая давешнюю театральную вылазку, не был еще, ни в одном порядочном публичном месте.

Боязнь встретить кого-либо из давних однокашников удерживала его дома.

— Нет, братец! — весело возразил Дельвиг, увлекая друга за локоть. — В сих вельможных трактирах встречаешь лишь хорошее общество. А оно везде одинаково скушно. Нет, я хочу показать тебе Петербург о самой теплой стороны…

Евгений с молчаливым любопытством следовал за милым фантазером. Когда шли по Садовой, он невольно ссутулился и втянул голову в плечи: совсем близко, находился корпус; поблазнилось даже — в ноздри хлынуло слоистым запахом наваксенных ботфортов, прокуренных коридоров, подопревших лосин…

— Не горбись. Фигуру береги, осанку береги, — добродушно пробурчал Дельвиг, слегка поддержав товарища за плечо. — Сюда, братец, за мной.

Он поворотил в переулок, ведущий к задам театра, где они познакомились.

Барон остановился у обшарпанного двухэтажного зданья.

— По обычаю предков наших подобает перед трапезой опрокинуть рюмку. Да смелее, дурачок! Аль не замечаешь: над дверьми двуглавый императорский орел? Можно ль считать непристойным взойти в казенное заведенье?

Они очутились в шумном продымленном зальце. Большая, часть посетителей за неименьем стульев толпилась у стен и вдоль длинной стойки, по другую сторону которой чинно суетились целовальники.

В правом углу, под закопченным образом, стоял ветхий, раздраженно скрипящий стол и две лавки. Картина на стене изображала полководца, украшенного множеством орденов и восседающего на коне, который, казалось, собирался перескочить через всю французскую армию, в страхе пятящуюся назад. Подпись гласила: "Храбрый Генерал Кульнев". По бокам ее висели изодранные портреты Барклая и Кутузова.

— Прелесть какая!

— Ты сюда погляди, — сказал радостно хихикающий Дельвиг. — Что твой балет!

Посредине зала затевалась пляска: молодой парень с кудрявой бородкой и пеньковой ермолкой на голове, бренча на балалайке, с громким топотом выделывал затейливое мыслете; восторженно глядя на него и тихонько повизгивая, старательно вырабатывал русского пожилой мужик в рваном кафтане.

Рыжий целовальник метнулся к господам и, непрестанно кланяясь, усадил их за стол напротив румяного барского кучера в зеленом кафтане с желтым персидским кушаком. Кучер усердно потчевал штофом браги безмолвно плачущую худенькую бабу в нарядной паневе.

Евгений пристально посмотрел на своих визави.

— Как ты думаешь, о чем она плачет? — тихо спросил он.

Дельвиг грустно рассмеялся.

— Ежели бы они оба и рассказали тебе историю свою — бьюсь об заклад, с большим бы пониманьем ты исследовал китайскую летопись. Но идем, однако ж.

В том же переулке барон отыскал полуразваленный домишко и, бережно придерживая друга за локоть, спустился с ним в полуподвал.

Сальная лампа над дверьми освещала блистательно намалеванную ветчину и целую гроздь зажаренных цыплят.