— А вы знаете, чего они опасаются? — взял Лесовика за рога Мяфа.
— Увы, нет, — ответил Лесовик, — Это ведь светляки… Вы даже себе не представляете, что это такое: видеть как светляк, думать как светляк, светить как светляк…
— Жалко…
— Не спорю, — Лесовик снова вздохнул.
— А что делать? — спросил Мяфа.
— Ждать, — предположил Кифа, — И смотреть. Надо как-то все выяснить.
— Значит, вы не собираетесь бросать это дело? — спросил Лесовик.
Кифа задумался.
— Я — нет, — наконец ответил он, — Я не очень-то хочу вмешиваться во что-то этакое, но хотя бы попробовать что-то узнать я должен.
— И Болотное Видение вас не пугает?
— Пугает, — признался Кифа, — и все-таки…
— Хорошо, мой юный друг, я не буду вас отговаривать. Со своей стороны, я тоже буду пытаться узнать все о том, что тут происходит… а вам же, друзья мои, я бы вам предложил — раз уж никто из вас не собирается отступать, — Мяфа, Чуфа и Тым-Пыц закивали головами, — организовать наблюдательный пункт, причем такой, находясь в котором, вы будете как можно менее заметны.
Чваки проснулся очень поздно, когда троица коряжников и паукан, организовав — при участии Лесовика — наблюдательный пункт, удалилась спать.
— Никогда больфэ не буду фмотреть такие фны, — сказал он сам себе, — Ну, бабуфка, ну фяек…
Конечно, бабушкин чай был совершенно ни при чем. Чваки казалось, что в этот день вместилось не то два, не то три бессонных дня, которые больше всего напоминали… собственно говоря, они как раз страшный сон и напоминали. В этом сне Чваки просыпался рано утром, причем время ему подсказывали светящиеся зеленые червячки, шел куда-то, там занимался совсем непонятными делами, потом шел обратно… потом ему снилось, что он проснулся рано вечером и что это очень плохо, потому что он проспал все свои непонятные дела… потом ему приснилось, что это ему приснилось и что он если и проспал, то совсем немного… В таком вот разбитом состоянии Чваки и потащился в «Клюквю».
В «Клюкве» было тихо, из посетителей там оказался один Буц.
— Привет, Буф, — сказал Чваки, — Мовно?
— Здравствуй, Чваки. Садись, конечно.
Как и в прошлый раз, шестиногий паукан-официант возник у столика совершенно бесшумно.
— Добрый вечер? — поинтересовался он.
Чваки вздрогнул и уставился на него.
— Добрый это… Фяю, повалуйфта, и пировок…
Буц молча кивнул и официант испарился.
— Надо будет попрофить его бубенфик, фто ли, нафепить, — Чваки проводил взглядом бесшумного паукана, — а то так и ифпугать недолго.
— Что, опять плохие сны? — участливо спросил Буц.
Чваки, как мог, пересказал ему свой сон и, когда официант принес заказ, пожелал приятного аппетита и удалился, добавил:
— Вот как раффкавывать — так вроде нифево фтрафного. Давэ фмефно где-то. А как в этом фпать — уваф какой-то. И, внаеф, уфтал так, как будто вефь Леф от форняков пропалывал…
— Да уж… Сочувствую, Чваки. А я тут думал вчера… В общем, не в холодах дело. Тетушка не из-за них учудила.
— Фто, думаеф, фто то вэ фамое, фто мне фпать мефает?..
— Да, думаю, то же самое, — кивнул Буц.
— А фто вэ оно в Лефу делает? Болотное Видение там не фафтало, кавэтфя.
Буц подпер голову руками и задумался.
— Слушай-ка, Чваки, — сказал он, — а что ты знаешь об этом Болотном Видении?
— Только то, фто раффкавывала бабуфка. Я увэ не вфе помню… но у меня дома где-то валяетфя эта ифтория, я ее вапифал вафем-то.
— Да нет, ты мне расскажи, что помнишь. Понимаешь, ведь даже Лесовика не было на Болоте, когда оно пришло. А бабушка твоя была. Так мне мама говорила. Но пока я к маме слетаю — сам понимаешь…
— Понимаю, — кивнул Чваки, перед которым бабушкина страшилка вдруг предстала в несколько ином, чем раньше, свете, — Надо вэ. Я как-то об этом не думал давэ…
И он стал рассказывать.
Вкратце история выглядит так.
Лет пятьдесят назад, когда бабушка Чваки была совсем молодая и жила одна в том самом домике, который потом достался ее внуку, она проснулась среди зимы. Зима на Болоте — штука не из приятных, поэтому жители Болота, как правило, стараются ее проспать. Бабушка Чваки, несмотря на молодость, вовсе не была исключением из этого правила. Она посмотрела в окно, увидела, что по ту сторону стоит негостеприимная зимняя ночь, которая гораздо хуже негостеприимного летнего дня, и решила было немедленно заснуть обратно, но…
Но тут бабушка Чваки почувствовала что-то неправильное. Спросонок — особенно, когда спишь достаточно долго — думать всегда бывает непривычно, поэтому понять, в чем именно кроется это неправильное, она смогла не сразу.
Дело в том, что в комнате, где спала бабушка Чваки, было довольно светло. Для негостеприимной зимней ночи — даже слишком. Свет этот был достаточно холодным, чтобы не быть светом пусть даже зимнего, но все-таки солнца, но слишком ярким для луны, и к тому же лился он совсем не через то окно, в которое эту самую луну было прекрасно видно. Бабушка встала, подошла к неправильному окну и…
По Болоту, по самой мелкой его части, — как показалось ей сначала, прямо на нее и ее домик, — ломая корку льда, двигалось чудище. Чудище было огромным и у него было два ярко светящихся глаза. Двигалось оно, для своих размеров, довольно тихо, но было понятно, что если оно дойдет до домика бабушки, то от него ничего не останется. Надо было спасаться, но бабушка Чваки не могла сдвинуться с места, настолько это зрелище ее заворожило.