Небесный город - [14]

А потом меня познакомили со следователем, которому передали дело МараМави Умбры. Он был молод, остронос, с внимательными серо-синими глазами и пепельно-белыми бровями и волосами, остриженными не так коротко, как у других офицеров. Лицо и манера держаться располагали к себе, как и обаятельная улыбка, которая фактически превращала его в десятилетнего мальчишку.

— Это ваши рекомендации? — обезоруживающе улыбнулся он, листая план допроса.

— Я не рискнул советовать по самому допросу: вы ведь лучше в этом разбираетесь, — отчего-то смутился я, прейдя в непонятную для себя растерянность. — Лишь сделал кое-какие выводы из прошлых допросов, которые мне продемонстрировали.

— И из собственных сведений о холрах.

— Нет, — был вынужден признаться я, — их миры закрыты. Никакой информации, достоверной информации, нет.

— Только на основании допросов, которые вы видели, вы сделали такие выводы?

— Да, я ксенопсихолог. Это моя работа делать выводы о нормах представителей других народов, наций, рас, как гуманоидных, так и негуманоидных.

— Но в людях вы не сильны — очень легко попадаетесь: я вас спровоцировал — и вы повели себя, как я ожидал, — он снова обезоруживающе улыбнулся мне.

— Вы правы, — вынужден был согласиться я. — Самое главное сохранять спокойствие и, думаю, не показывать никаких эмоций, совсем как она сама.

— Думаете, это расположит её ко мне.

— Нет. Вы будете вести себя как принято у них, это заставит её напрячься, волноваться, что о ней нам известно на самом деле. А значит, её легче будет вывести из равновесия и действительно что-либо узнать о ней.

— Неплохое предложение, — усмехнулся следователь. — А вот, что предлагаю я: вы наблюдаете за допросами, по связи вносите предложение, если оно возникло, а после допроса делитесь со мной своими наблюдениями. Через пару недель выйдете на контакт с Умброй, подарите ей бумагу для этой… как её… это складывание фигурок из бумаги…

— Оригами, — подсказал я. — Складывание фигурок из бумаги так называется.

— Хорошо. Пусть его проинструктируют по обращению с техникой. Через два дня начнем. Пусть эта холра помаринуется, помучается в ожидании, — он простился и ушел, получив разрешение старшего офицера.

* * *

Следующие несколько дней меня «натаскивали» на работу с аппаратурой.

Затем, снабдив необходимой документацией, проводили в маленькую комнату, заполненную различной аппаратурой наблюдения и записи, и усадили перед стеклом, прозрачным только с одной с моей стороны.

Меня подбодрил следователь. Уходя на допрос, переводчица подмигнула мне, следуя за ним в комнату для допросов.

В комнату для допросов втолкнули Умбру. С самым спокойным видом, какой только может быть у человека, она подошла к столу и замерла, ожидая. Холра втянула воздух носом, и мне показалось, что она скосила взгляд в мою сторону и увидела меня сквозь стекло.

Вторая пара дверей распахнулась, пропуская в мрачное пространство комнаты ещё двоих. Девушка-переводчица подошла к своему привычному месту в углу и замерла. Следователь встал напротив Умбры, с другой стороны стола. Он долго сверлил молодую холру взглядом, но она не отвела глаз в сторону, выдержав этот поединок воль. Следователь представился сам и начал усаживаться, когда я щелкнул переключателям:

— Обозначьте статус помощницы. Пожалуйста.

Ухо холры чуть заметно дернулось, когда я проговорил свою просьбу в миниатюрный микрофон. Или мне это показалось.

3 МараМави Умбра

Меня мариновали без допросов уже пятый день. Не уже ли у них не нашлось другого следователя. Или они все трусы — испугались той «случайности». Я мечтательно потянулась на узкой койке, положенной арестованной. Или всё-таки задержанной. Неважно, но я всё-таки поставила этого жирного борова на места — достал он меня своей грубостью и глупостью.

О, да. И получил он неплохо. Мне стоило не малых трудов сдерживать улыбку и даже смех. Какое удивление застыло на его заплывшей жиром физиономии. Похоже, он даже и не понял, что произошло. Чего нельзя сказать о тех, кто наблюдал со стороны: они могли понять, что это не случайность. Я, конечно, испугалась, когда ворвалась охрана — ещё изобьют для профилактики. Но я была в Конфедерации и получила лишь несколько ощутимых толчков в спину. Но и вела я себя спокойно, смирно, подчинялась их требованиям.

Это была моя маленькая победа. Сколько их у меня было с момента ареста — наверное, пятнадцать. Самое главное я не испугалась, когда те двое подошли ко мне в торговом центре. Я не задавала никаких вопросов и ни с чем не соглашалась. Я хорошо усвоила уроки, которые преподал мне мой учитель: всех Охотников обучают правилам поведения при аресте, но не все их усваивают как следуют.

Первое, не нервничать, не пытаться сбежать — это только подтвердить твою вину. А ведь могут вызывать и как свидетеля по какому-то делу.

Второе, не провоцировать — не вести себя агрессивно или испугано, не кричать, не отводить взгляда, но и не пытаться поймать взгляд следователя. Вести себя как кристально честный человек, который оказался здесь по недоразумению.

Третье, давать четкие и исчерпывающие ответы, на вопросы. Если следователь дружелюбен, попросить разрешение позвонить, чтобы отменить какую-то встречу: на самом же деле сообщить по установленному коду на автоответчик своего куратора, что вы задержаны и за что. «Но лучше этого не делать», — добавлял мой учитель шепотом. И я прекрасно понимала, почему: провал может быть не случайностью. О чем я говорю: первый урок, который мне пришлось выучить — случайностей не бывает, никогда.