Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель - [92]

Политическая литература в Италии возникает не из любознательности кабинетного деятеля, отделенного от дрязг и треволнений житейских каменной стеной монастыря. Она уже в первой четверти XIII столетия является здесь, как продукт настоятельной необходимости дня, а потому при самом своем появлении носит уже чисто эмпирический характер, которого она и не утрачивает до самого позднейшего времени. Итальянское учение о государственности – «Ragione di Stato», – над которым изощряли свои умы в течение пяти веков с лишком четыреста разнообразнейших писателей, во все периоды своего развития есть тот самый безнравственный, но трезвый макиавеллизм, т. е. политический эмпиризм, который, с легкой руки кардинала Казы[316], и до сих пор еще предают позору теологи и метафизики всего света, что однако же вовсе не помешало ему разыграть свою, весьма важную роль, не относительно политических судеб своей родины, а относительно развития общественной науки вообще, о которой всего меньше помышляли авторы этих многочисленных трактатов «de principis regimini»[317] или «de republica»[318] и т. п. странных рецептов политического благоденствия, которое точно также не давалось Италии, как не давался философский камень или жизненный эликсир алхимикам, создавшим фундамент нынешнего естествознания в своей гоньбе за химерой…

Классический мир мало завещал своим преемникам по части политической литературы. Платон и Аристотель, Тит Ливий и Тацит впоследствии будут играть немаловажную роль в творениях итальянских публицистов, развивших на этих образцах не только слог своих трактатов, но и самые приемы своего политического мышления. Но начинает итальянская публицистика не с схоластических комментариев на классические образцы. Стимулом, побуждающим к творчеству итальянскую мысль на политическом поприще, является весьма естественный консерватизм в человеке, живущем среди калейдоскопа политических событий, причем каждая перемена декораций если не сносит с лица земли целые города, то оставляет их «как бы разрушенными землетрясением», по выражению современника. Вопрос в каждую данную минуту заключается в том, чтобы из имеющихся под рукой элементов создать силу, способную положить предел междоусобиям и анархии.

Древнейший памятник итальянской политической литературы относится к 1222 г.[319] Это анонимная брошюра, под заглавием «Oculus Pastoralis» (Пастырское око), род руководства для выборных судей или подеста – единственная политическая власть, которую, по взаимному соглашению, решаются выносить итальянские общины. Судья эти избираются общинами ежегодно. Их обязанность – решать распри городов; орудие их власти – доводы красноречия. Из этих-то кукол, облеченных правом говорить речи, если их пожелают слушать, – а иногда и повесить кичливого гражданина, если найдутся исполнители для приговора, автор «Пастырского ока» замышляет создать диктатуру, способную обуздать своеволие ненавистных ему общин, – род «бродячих королей», ежегодно сменяемых и почерпающих свою власть единственно в искусстве лицемерия, в умении обманывать народные собрания. Анонимный автор сам понимает трудность подобной задачи; а потому, в видах облегчения исполнения своей программы, он дает уже готовые образцы речей, которые должны быть произносимы в разных случаях; он почти подсказывает своему герою жесты и игру физиономии, которые, по его мнению, должны производить особенно потрясающий эффект.

Как ни мелочен кажется нам этот первый лепет зарождающегося макиавеллизма, как ни смешно его наивное вероломство, напоминающее лукавство дикаря или ребенка, – его программа риторического деспотизма все-таки не может быть названа мечтательной. Совершенно напротив, «Пастырское око» дает нам некоторое понятие о тех путях, посредством которых судьи и подеста сумели действительно наложить некоторое ярмо на страну, так что итальянский республиканизм и федерализм вынужден был искать защиты у папы и императора, или, точнее говоря, в постоянном колебании между этими двумя представителями двойственной власти. В половине того же XIII столетия вспыхивает гвельфо-гибеллинская война со всеми своими ужасами. Само собой разумеется, что скромная диктатура подеста со всеми своими искусственными препаратами была скоро снесена с лица земли, как соломинка перед этой страшной бурей, где два мировых деятеля – демократический деспотизм католической церкви и иерархический деспотизм империи с чудовищной силой стремятся ко взаимному истреблению, на итальянских полях решают спор о всесветном своем владычестве.

Горизонт политической литературы Италии при этом значительно расширяется. Вместо скромного анонима «Oculus Pastoralis», пытающегося положить предел анархическому развитию народной жизни посредством своего хитросплетенного китайского церемониала, выступают крупные мировые деятели: св. Фома Аквинский со стороны гвельфов, со стороны гибеллинов – пресловутый автор «Божественной комедии».

Новую эру итальянской политической литературы открывает трактат св. Фомы «de regimine principum»[320], которого две последние книги написаны его учеником Птоломеем Лукским (1240 г.). Легко убедиться, что стимул, побуждающий к политическому творчеству аквинского епископа