Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель - [89]
Медичи оставили Флоренции великолепные картинные галереи, доступ в которые очень легок всем и каждому. На площадях и улицах встречаются повсюду знаменитые произведения искусств; во многих семействах сохранились предания о жизни художников в давно минувшие века; всё это вместе развивает эстетический вкус во всех классах городского народонаселения, внушает молодым людям горячую привязанность к искусству, в котором они видят славу своей родины и средство выйти из ничтожного положения, для того чтобы стать, может быть, наряду с великими деятелями флорентийской независимости, народными героями. Множество общественных и частных рисовальных школ и художнических студий облегчают им исполнение их планов.
Флорентийскую школу обвиняют в том, что она слишком твердо придерживается преданий старых времен и мало поддается влиянию современного духа. Не говоря уже о дарованиях средней руки, которые, поставив себе кумиром кого-либо из знаменитых живописцев эпохи Возрождения, слепо подражают ему и не имеют ни глаз, ни ушей ко всему остальному, даже лучшие здешние художники отличаются слишком серьезным, научным направлением, напоминающим Микеланджело.
Эти недостатки очень замечаются в лучшей из выставленных флорентийскими художниками (Усси художник всемирный, и о нем здесь не может быть речи) картине «Сцена из истории инквизиции», молодого еще художника Гвичьоли.
Строгость рисунка, глубокое понимание ракурсов и светотени, оконченность работы, делают ее произведением весьма замечательным. Но несмотря на все эти неоспоримые достоинства, в ней есть что-то сухое, бесцветное, производящее весьма неприятное впечатление, какая-то неживописная грубость форм, несмотря на маленькие размеры. Картина эта – не мертвое, холодное произведение признанной бездарности: в ней есть жизнь, но жизнь какая-то тяжелая, не возбуждающая участия.
Присяжные наградили художника золотой медалью, и поступили вполне основательно: в художнике есть всё, что может быть дано самым добросовестным и внимательным изучением, даже больше: в нем выражается дух и сущность всей школы, хотя, разумеется, и не в таких колоссальных и полных формах, как в соотечественнике его Микеланджело. Все остальные произведения этой школы отличаются в большей или меньшей степени теми же недостатками и теми же совершенствами, за исключением разве профессоров братьев Муссини[299], на которых особенно живо чувствуется влияние Пику[300] и других парижских корифеев.
Рассматривая все эти произведения, собранные вместе, зная отчасти закулисную жизнь их авторов, я с трудом верю тому, чтоб это направление было исключительно результатом прошедшего, лежащего, как полагают, тяжелым грузом на плечах всякого тосканца. Во Флоренции искусство меньше всего могло бы оставаться в условной рамке преданий. Там оно поневоле идет рядом с жизнью, которую уже успело проникнуть всю целыми веками успехов.
Гейне в своих «Флорентийских ночах» говорит очень остроумно, по своему обыкновению, что во Флоренции жизнь поступила с искусством, как жадный ростовщик. В типах уличных торговок и цветочниц он видит, какой лихвой заставила она заплатить за те грациозные модели, которые когда-то поставляла она вдохновенным художникам.
Действительно и мне не раз случалось встречать между детьми, играющими на площадке у Ponte alla Carraia оживленных ангелов с картинок Фра Беато Анджелико. Микеланджеловские парки[301] и теперь еще поспевают на всех перекрестках за лотками с жареными каштанами, или классическими pani pepati[302]. Но мадонны Андреа дель Сарто, полные женственной грации и неги, куда же девались они?
Флорентийки между всеми итальянками составляют совершенно особенный тип. Они превосходят неаполитанок и северных итальянок правильностью черт и форм, но далеко остаются позади их в роскоши колорита и по нежной округлости линий. Может быть низменный и сырой климат Флоренции отчасти виной их сухости и бледности. Имея постоянно у себя перед глазами этих натурщиц, художник невольно привыкает к мужественным и угловатым формам, часто грубым и дебелым.
С декоративной точки зрения, Флоренция представляет много очень живописных портиков и галерей старинной постройки, церковных папертей, монастырских дворов и открытых зал (loggie); но собственно пейзаж открывается только в загородном парке, да и тот не представляет богатства красот. Природа действует заодно с древними мастерами, и развивает в художниках те качества, которые исключительно приписываются влиянию старых школ.
Под знойным, золотистым солнцем Неаполя, всё принимает совершенно иной, чарующий вид. Округлые груди соррентинок, живой, горячий цвет их лиц, резко отделяющийся от белого mezzaro[303], волшебная прозрачность воздуха и вод Санта-Лучии, волнующаяся мягкая линия гор, теряющихся вдали, сладострастные фрески Помпеи – манят воображение молодого художника очень далеко за сферу академических совершенств, определенности и отчетливости рисунка. Он едва смеет легкой, как паутина, чертой обозначить на холсте неуловимую, чарующую своей воздушностью черту; он теряется в упоительной игре красок, прекрасных своей чистотой.
Впервые публикуются по инициативе итальянского историка Ренато Ризалити отдельным изданием воспоминания брата знаменитого биолога Ильи Мечникова, Льва Ильича Мечникова (1838–1888), путешественника, этнографа, мыслителя, лингвиста, автора эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Записки, вышедшие первоначально как журнальные статьи, теперь сведены воедино и снабжены научным аппаратом, предоставляя уникальные свидетельства о Рисорджименто, судьбоносном периоде объединения Италии – из первых рук, от участника «экспедиции Тысячи» против бурбонского королевства Обеих Сицилий.
Лев Ильич Мечников (1838–1888), в 20-летнем возрасте навсегда покинув Родину, проявил свои блестящие таланты на разных поприщах, живя преимущественно в Италии и Швейцарии, путешествуя по всему миру — как публицист, писатель, географ, социолог, этнограф, лингвист, художник, политический и общественный деятель. Участник движения Дж. Гарибальди, последователь М. А. Бакунина, соратник Ж.-Э. Реклю, конспиратор и ученый, он оставил ценные научные работы и мемуарные свидетельства; его главный труд, опубликованный посмертно, «Цивилизация и великие исторические реки», принес ему славу «отца русской геополитики».
Впервые публикуются отдельным изданием статьи об объединении Италии, написанные братом знаменитого биолога Ильи Мечникова, Львом Ильичом Мечниковым (1838–1888), путешественником, этнографом, мыслителем, лингвистом, автором эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Основанные на личном опыте и итальянских источниках, собранные вместе блестящие эссе создают монументальную картину Рисорджименто. К той же эпохе относится деятельность в Италии М. А. Бакунина, которой посвящен уникальный мемуарный очерк.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Знатокам и любителям, по-старинному говоря, ревнителям истории отечественных специальных служб предлагается совсем необычная книга. Здесь, под одной обложкой объединены труды трех российских авторов, относящиеся к начальному этапу развития отечественной мысли в области разведки и контрразведки.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.