Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель - [86]

Долгом считаю предупредить читателей, что они не найдут здесь перечня всех более или менее замечательных картин этой выставки, с их критическим разбором, историей и биографией авторов. Их слишком здесь много; больше чем половину их я уже успел совершенно потерять из памяти, о чем сильно жалею, так как между ними есть много очень и очень достойного внимания. Но и то, что я помню, передам я так, как помню; если в этом не будет строгой связи, то да падут все нарекания на г. Каррегу и на его советников, – я же, право, не принимал никакого участия в устройстве этой выставки.

В первой маленькой зале, налево от входа, собраны акварели, пастели и рисунки карандашом. Несколько перспективных видов обращают на себя внимание публики тщательной и изящной отделкой деталей. Акварели эти, как бы последнее слово, или скорее загробный голос условного рода живописи. Они особенно были в моде в то переходное время, когда глаза публики и самих художников стали как-то неприятно поражаться вычурностью поз, отсутствием правды и красок. Выход еще не был указан, а потому и помирились на mezzotermine[285]. Взялись за акварель; небольшие размеры, бедность материалов служили извинением художнику; нежность и мягкость тщательной и кропотливой отделки нравились зрителям. Миниатюры на кости, маленькие портреты, перспективные виды, раскрашенные со вкусом, наполнили собой картинные магазины, студии и салоны. Впоследствии, фотография подорвала их успех. Акварелисты очень долго уберегались от нового направления. Деларош[286], Вернет[287], наш Брюллов, указали однако же этому роду живописи новую дорогу, но мало кто за ними последовал; сами они тоже не знали всех ресурсов акварели, и употребляли ее только как вспомогательное средство для маленьких эскизов и альбомных рисунков. Эжен Декан[288] первый стал писать акварели в виде оконченных картин, и достиг замечательной степени совершенства в этом роде; он творил чудеса: передавал силу света африканского солнца, яркость восточных тканей.

Но настоящее отечество современной акварельной живописи – Англия. Тамошний фабрикант красок, Ньюман, оказал ей громадную услугу изобретением своих жидких водяных красок (moist water colours), с помощью которых искусные живописцы достигают силы и прозрачности масляных красок.

Но в Италии не привился этот новый вид акварельной живописи. Один только Корроди[289] в Риме смело соперничает с английскими и французскими акварелистами; а между тем в акварельных рисунках недостатка нет; ими даже с особенной любовью занимаются художники-фокусники, которых тут не мало.

Впрочем, на настоящей выставке, всех их перещеголял падуанский профессор Газотто[290], выставивший три больших рисунка пером: Ад, Чистилище и Рай, из Данта. Никогда еще барокко не доходило до такого полного проявления. Впечатление, производимое этими рисунками, так странно, так ново и оригинально, что перед ними невольно останавливается всякий, как бы ни мало интересовала кого живопись. Достоинства и недостатки их определить нет никакой возможности; художники-пуристы презрительно улыбаются, глядя на них; а между тем в них есть что-то действительно творческое, но недостойное искусства.

Вообще Венеция на этой выставке fa una tristissima figura[291] по итальянскому выражению. Газотто более других обратил на себя внимание. Искусство далеко не в блестящем положении в древней царице морей; академия в руках немецких профессоров пустеет со дня на день. Независимо от академии, есть там отдельная корпорация комнатных или декоративных живописцев, продолжающих, хотя и не с особенным успехом, предания прежних веков. Многие из их самодельных произведений сохранили прелесть колорита и грацию постановки; но большинство почерпает вдохновение из раскрашенных французских литографий; рисунок страдает по преимуществу.

Живописцем-лауреатом, истинным героем выставки, является флорентиец Усси[292], которого большая картина «Изгнание из Флоренции герцога Афинского»[293] встретила большое сочувствие в Риме, что означает, что во всякой другой стране, а в особенности в Париже, она наделала бы нескончаемого шуму, и она вполне заслуживает этого, хотя в Италии она не вызвала даже ни одной фельетонной статейки.

Это одно из тех редких произведений, в которых, в полной силе и красоте своего развития, являются все начала, характеризующие направление какой-либо эпохи. Картина Усси произведение современной нам эпохи, и это чувствуется почти в каждом ударе кисти. Ничего условного ни в выполнении, ни в композиции; жизнь и правда во всем.

Внешние совершенства техники теряются в общей гармонии целого и доведены до той высшей степени, где уже исчезает вся ложная, кажущаяся, сторона искусства. Художник угадал и уловил жизнь, и задержал ее во всей ее гармонической полноте. Зритель, пораженный красотою картины, не заботится о процессе, посредством которого художнику удалось совершить чудо; ему всё кажется так естественно и просто, что он забывает, что именно эта-то естественность и простота и требуют самых больших усилий, и что до нее могут дойти только редкие избранные натуры. Личность художника забыта: она исчезла в его произведении.