Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель - [141]
Леопольд II в Тоскане делал большие усилия, чтобы не быть вынужденным играть в Тоскане роль австрийского комиссара, и потому прикрыл даже своим косвенным покровительством заговорщиков. Джусти вскоре вернулся во Флоренцию, где не было уже и помину о заговоре. Впрочем, по своей природной робости, Джусти сам не принимал в этом деле ровно никакого участия, не принял на себя ни одного из поручений, которые предлагались ему комитетом. Кроме робости своей, которую он ни от кого не скрывал, он оправдывался еще и отъявленной своей неспособностью к политике, которую и выказал впоследствии. На этот раз друзьям, впрочем, нужно было только его имя, пользовавшееся большой популярностью, и не без основания.
Тесным своим знакомством с Джусти воспользовались потом очень многие из тогдашних юношей, игравших потом более или менее важную политическую роль в Тоскане. Скептический отчасти и вечно иронический Джусти не позволял им увлекаться слишком при себе, хотя бы и самыми благонамеренными мечтами. Представитель того сельского элемента (о чем я говорил в первой части), который очень мало берется в расчет итальянскими администраторами всех партий, он был как нельзя более у места в их многочисленном кружке. И если Джусти много обязан Маццони, Монтанелли развитием своей мысли и таланта, то и они в свою очередь должны по праву уступить ему долю успеха, который имели впоследствии. К сожалению, став потом во враждебные один другому лагери, они не могли уже относиться друг к другу с прежней искренностью и беспристрастием.
После неудачного заговора, о котором упомянуто, маленький кружок никогда уже не мог собраться снова во всей своей целости. Отчасти внешние обстоятельства мешали этому; но и внутреннему разногласию было уже положено довольно основательное начало раздором с Сальваньоли. Тем не менее воодушевление поддерживалось долго. Попытка братьев Бандиера в Калабриях еще усилила его… Много горячо прочувствованных, художественных строф вылилось из-под пера Джусти под влиянием всё того же чувства. Это было святое для него время, хотя полное горя и страдания, но полное вместе с тем и того художественного смысла, который заставляет человека не падать под тяжестями гнетущих случайностей.
Нам итальянским ларвам, – пишет Джусти, – мумиям еще во чреве матери, – кормилица или даже повивальная бабка служит за могильщика. С нами Приор напрасно тратил воду крещеная; а умирая в другой раз, мы крадем себе похороны.
Посмотреть на нас – мы будто и отчеканены с изображением Адама; кажется есть плоть и кровь, но на самом деле мы стоящие на ногах скелеты…
С таким мертвым народом на что история? Что за дело скелетам до свободы, до славы? Не всё ли равно вам лавровый венок или кочан капусты? – Бормочите себе requiem без всяких разговоров
Души давно умерших! Как у вас хватает духу вновь являться среди нас? Слушайте меня: рано или поздно вам повредит наш воздух, он и для вас слишком могильный.
О вы, иезуиты-монахи, сбиры-инквизиторы! На что вам скопить мертвецов?
Зачем над нами целый лес штыков, с чего трутся о наши кости северные сабли?
Как можно смотреть с такой ненавистью на мертвецов? Пусть бы изучали на нас анатомию и отправлялись бы к черту!
О стены наших городов – величавые гробницы! Самые развалины ваши – апотеоза нашей жизни. Пусть же завистливые варвары сгладят их и засыпят самые могилы; а то они вдохновляют кости мертвецов…
Пусть мы трупы. Пусть придворные совы напевают это вечно, но пусть не забывают, что между мертвецами есть и Dies irae…[447]
Я очень жалею, что не могу привести вполне это замечательное стихотворение Джусти, где он, не теряя своей вечной, горькой иронии, подымается до высокого лиризма.
Чтобы ознакомить по возможности читателей с этой лучшей эпохой Джусти, приведу еще несколько более цельных отрывков из его стихотворения il Mementomo, следующего за предыдущим в хронологическом порядке, и написанного под влиянием того же настроения.
У кого хватит духу бродить в монастырских оградах, считая гробницы наших предков, – тот непременно увидит изображение четырех или шести доблестных, доживших до чести быть похороненными в мавзолеях…
Теперь прогресс… ни один осел не может издохнуть без того, чтобы ему тотчас не поставили бы хоть камня с надписью.
За самым гробом Макиавелли почиет труп Стентерелло…
Говорят, будто гроб приводит нас к истине. Да, как раз! Верьте кладбищу! Когда-нибудь наши потомки поцелуют с благоговением эти камни, с надписанной на них бесстыдной ложью, и скажут:
«Вот были молодцы наши предки! Что за непорочные жены, что за мудрые мужи?»
И замогильное чванство остается удовлетворено. И многие оставляют за собой, как светляки на камнях, нечистый след, который кажется серебром…
Вот герои нашего времени, которые крадут себе даже будущее!
А ты, выбивающийся из сил, чтобы жить без надувательства, – кто тебя защитит против надгробного слова? Умрешь – попадешь в руки биографу, он тебя заставит лгать и ты против собственной воли будешь шарлатаном, надувающим публику с высоты собственного катафалка.
Ей Богу! Я боюсь надгробных камней. Я непременно помечу в своем духовном завещании, чтобы меня опустили под землю без
Впервые публикуются по инициативе итальянского историка Ренато Ризалити отдельным изданием воспоминания брата знаменитого биолога Ильи Мечникова, Льва Ильича Мечникова (1838–1888), путешественника, этнографа, мыслителя, лингвиста, автора эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Записки, вышедшие первоначально как журнальные статьи, теперь сведены воедино и снабжены научным аппаратом, предоставляя уникальные свидетельства о Рисорджименто, судьбоносном периоде объединения Италии – из первых рук, от участника «экспедиции Тысячи» против бурбонского королевства Обеих Сицилий.
Лев Ильич Мечников (1838–1888), в 20-летнем возрасте навсегда покинув Родину, проявил свои блестящие таланты на разных поприщах, живя преимущественно в Италии и Швейцарии, путешествуя по всему миру — как публицист, писатель, географ, социолог, этнограф, лингвист, художник, политический и общественный деятель. Участник движения Дж. Гарибальди, последователь М. А. Бакунина, соратник Ж.-Э. Реклю, конспиратор и ученый, он оставил ценные научные работы и мемуарные свидетельства; его главный труд, опубликованный посмертно, «Цивилизация и великие исторические реки», принес ему славу «отца русской геополитики».
Впервые публикуются отдельным изданием статьи об объединении Италии, написанные братом знаменитого биолога Ильи Мечникова, Львом Ильичом Мечниковым (1838–1888), путешественником, этнографом, мыслителем, лингвистом, автором эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Основанные на личном опыте и итальянских источниках, собранные вместе блестящие эссе создают монументальную картину Рисорджименто. К той же эпохе относится деятельность в Италии М. А. Бакунина, которой посвящен уникальный мемуарный очерк.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.