Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель - [124]
Гверрацци и Бини издавали в Ливорно род литературной газеты, имея в виду, может быть, больше внутреннюю переработку, развитие своих соотечественников, в общечеловеческом смысле, чем близкий политический переворот, на служение которому обрек себя Мадзини, издававший тогда такой же журнал в Генуе, при условиях, сравнительно гораздо менее выгодных… К этому времени относится размолвка между этими двумя людьми, наполнившими своими именами целый промежуток – один в политической истории Италии – другой в истории развития итальянской мысли, которую он сумел сделать близкой и доступной каждому…
Бини помещал в каждом номере журнала отрывочные статьи, которыми объяснял значение более замечательных из общеевропейских литературных деятелей и для Италии. Переводил места из Байрона, Гёте и др.
У нас трудна, может быть, такого рода деятельность. Космополитизм у нас, если не в крови, то по крайней мере в общественном устройстве, укоренился до того, что мы сами его не замечаем…
В Италии совершенно другое дело. Изучение иностранных языков и до сих пор здесь в очень жалком состоянии. Знакомство с иностранными литературами встречается, как особенная редкость…
Тем незначительным успехом, который приметен здесь за последнее двадцатипятилетие, Италия почти исключительно обязана Гверрацци и Вини…
В мечтах самых смелых итальянских прогрессистов постоянно слишком блестящую роль играет реакция – возобновление старого, давно отжившего.
Итальянское общество как будто оледенело на той точке, когда еще действительно ее муниципальная гражданственность, так пышно расцветшая на развалинах старого мира, была последним крайним словом цивилизации.
Но с тех пор Европа много жила и пережила многое… Италия оставалась враждебно чуждой ее жизни, ее развитию…
Уже с начала текущего столетия Фосколо восставал против слепой вражды своих соотечественников к именам, словам, формам, независимо от их содержания. Его протест, чисто случайный и слабый в нем самом, прошел едва замеченный немногими…
Гверрацци и Бини сделали этот протест основным вопросом своего существования. Они указывают на то, что люди ненавидят призраки, давно истлевшие и переставшие быть опасными или вредными; и что вследствие этой рутинной ненависти горячо любят и верят в то, что не может быть предметом ни веры, ни любви…
Возьму одну из сторон этого плодовитого протеста. Плодовитым я не задумываюсь назвать этот протест и теперь, когда плодами его очень успешно сумели воспользоваться другие и притом в таком смысле, которого конечно не имели в виду разбираемые здесь общественные деятели…
Слепая ненависть итальянцев к иноземцам считалась святым залогом итальянского возрождения. Гверрацци и Бини открыто восстают против него и притом вовсе не с точки зрения христианской любви к ближним и ко врагам по преимуществу…
В том и разгадка их несомненного успеха, что они в самом протесте остаются итальянцами и не менее горячо, чем самые записные враги, преданы своему народному делу…
Как я уже сказал, ни тот, ни другой из них вовсе не проповедуют примирения. Напротив. «Месть слабого», говорит Гверрацци, «радует сердце Всевышнего». Но перед началом боя они считают вовсе не лишним оглянуться, пересчитать врагов и друзей… Они видят, что старые перегородки, – которыми подавленная Италия еще во времена первого гвельфо-гибеллинского союза против своей независимости думала отделить «козлищ» от доброго стада, – давно уже сгнили несмотря на тщательный присмотр патриотических антиквариев…
Ни «форменные отлички», ничто ни спаслось от тех отдаленных времен. Несмотря на кажущуюся неподвижность, всё изменилось… Враги под всеми знаменами, во всех мундирах и тем опаснее, что их не примечают, или еще хуже, считают за «своих», им курят фимиам…
Таких скрытых, замаскированных врагов итальянского возрождения Гверрацци находит в природе, в себе самом, и с ужасом замечает, что сам он за то и приучился любить их, что не в силах уже ненавидеть.
Это одно тесно сближает его с современными мыслителями всех стран. Мрачная поэзия Байрона ему ближе, чем сам он думает…
С тем вместе ненависть его жгучее, чем у тех, которые обвиняют его в непростительном индифферентизме, в безнравственности. Можно сказать даже, что в нем она цельнее, здоровье, чем в массе его современников. Он ненавидит, смело доверяясь своим инстинктам, и не ищет себе диалектических оправданий…
Бини представляет другой оттенок того же самого нравственного состояния. Пантеист и эпикуреец, он не обвиняет природу в безнравственности за то, что она дает[392], «пышный и красивый цветок цикуты, убившей Сократа, блестящую одежду ядовитому боа», он не негодует против океана[393] «за то, что тот подло лизал могучие ребра итальянской флотилии, везшей смерть и разрушение в Америку, и подло разбивает слабые челноки бедных рыбаков».
Полное равнодушие природы к бедствиям людей не оскорбляет талантливого юношу. Он умеет наслаждаться «богатым рисунком на коже боа» и «пышным цветком цикуты», зная, что в этих красивых формах – смерть. Он ближе к микеланджеловскому: «жизнь и смерть два великие произведения одного и того же автора»; оттого он спокойнее, чем Гверрацци, меньше негодует, меньше имеет ядовитости и желчи над разбиваемыми им верованиями, потому что они не его верования. Теряя их, он ничего не теряет, или теряет по крайней мере не все.
Впервые публикуются по инициативе итальянского историка Ренато Ризалити отдельным изданием воспоминания брата знаменитого биолога Ильи Мечникова, Льва Ильича Мечникова (1838–1888), путешественника, этнографа, мыслителя, лингвиста, автора эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Записки, вышедшие первоначально как журнальные статьи, теперь сведены воедино и снабжены научным аппаратом, предоставляя уникальные свидетельства о Рисорджименто, судьбоносном периоде объединения Италии – из первых рук, от участника «экспедиции Тысячи» против бурбонского королевства Обеих Сицилий.
Лев Ильич Мечников (1838–1888), в 20-летнем возрасте навсегда покинув Родину, проявил свои блестящие таланты на разных поприщах, живя преимущественно в Италии и Швейцарии, путешествуя по всему миру — как публицист, писатель, географ, социолог, этнограф, лингвист, художник, политический и общественный деятель. Участник движения Дж. Гарибальди, последователь М. А. Бакунина, соратник Ж.-Э. Реклю, конспиратор и ученый, он оставил ценные научные работы и мемуарные свидетельства; его главный труд, опубликованный посмертно, «Цивилизация и великие исторические реки», принес ему славу «отца русской геополитики».
Впервые публикуются отдельным изданием статьи об объединении Италии, написанные братом знаменитого биолога Ильи Мечникова, Львом Ильичом Мечниковым (1838–1888), путешественником, этнографом, мыслителем, лингвистом, автором эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Основанные на личном опыте и итальянских источниках, собранные вместе блестящие эссе создают монументальную картину Рисорджименто. К той же эпохе относится деятельность в Италии М. А. Бакунина, которой посвящен уникальный мемуарный очерк.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.