Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель - [123]
Но уже в первых своих сочинениях Гверрацци вносит свой собственный, самобытный элемент. Элемент живой восприимчивости, страстного стремления к счастью, к наслаждению жизнью, помимо всяких общепринятых условий и приличий… Страстность эта доводит и до преступления, но за ними идет не раскаяние, не разочарование… Все силы подрываются в одном могучем порыве, за ним нравственная смерть, с горьким, но спокойными сознанием: «совершилось».
Этот самобытный оттенок в Гверрацци проявляется до крайности робко в его «Битве при Беневенто», в лице молодого стрелка из свиты короля Манфреда… Его пылкий нрав, в явном противоречии с полулакейским его званием, обещает с первых же страниц живую и интересную драму… Но автор, надо признаться, не сдерживает обещанного. Он спешит дать ему самую аристократическую генеалогию, как будто для того, чтобы оправдать, Бог знает перед кем, его честолюбивые мечты, его противу-этикетную любовь к молодой королевне…
Гораздо полнее и выдержаннее именно в этом отношении коротенькая повесть его «Вероника Чибо».
Самая краткость ее весьма немаловажна в числе ее достоинств… Гверрацци вообще трудно дается целость, техническое единство его произведений. Причудливый его юмор (не в английском смысле этого слова) утомляет читателя. Воображение дробится, не находя, на чем сосредоточиться по преимуществу… «Вероника Чибо», как картинка, недостаточно, может быть, оконченная в подробностях, но проникнутая одной невымученной мыслью, производит очень сильное впечатление. Это, бесспорно, самое художественное изо всех произведений автора и в современной итальянской литературе едва ли найдет себе опасных соперников… Ее заучивают наизусть. Юноши декламируют ее, без сомнения, с большим сочувствием и пониманием, чем лучшие из сонетов своих классиков…
Как от картинки, от нее нельзя требовать ни глубокого психического смысла, ни особенной разработки мысли. Но она с начала и до конца заставит задуматься… Если исключить из нее несколько строк неизбежной в Италии риторики, она могла бы стать достоянием и других литератур.
Содержание ее не затейливо. Интерес не сконцентрирован на одной личности, поставленной на ходули для того, чтобы лучше заслужить благосклонное внимание публики. Прочитав ее, вы никого не обвините, и вам еще больше больно за всех и за себя…
Герцогиня Сан-Джульяно страстно любит своего мужа, и он вполне способен возбуждать страстную любовь… Но прелести Вероники Чибо успели утратить на него свое действие в течение нескольких лет ничем не возмущаемого семейного счастья. Самая красота отлетает; бедная герцогиня, одеваясь на званый ужин, сама с горьким чувством замечает, как опустились ее когда-то словно из мрамора выточенные черты лица. Герцог полон жизни и стремлений; он сохранил всю мощь первой юности, он не может остановиться, успокоиться на решенном. Ему нужна новая борьба, новое счастье, новая жизнь… Вероника тем горячее любит его за это, но ей страшно – ее томит предчувствие… Герцог чем-то занят, он холоден с нею…
Ребенок ее проснулся, зовет. Он видел страшный сон, испугался… Чувство матери заставляет забыть на минуту тревоги ума и собственные сомнения. Она судорожно хватает его в свои объятия, страстно целует. Но она ушибла его, нервно лаская. Он вырывается из ее рук…
И ей больно. Пустая случайность эта наводит ее снова на случайно прерванную горькую мысль… Она в ребенке видит врага: в муках рождения утратила она свою красоту, свежесть молодости…
Герцог любит другую… Вероника убивает свою соперницу… В этом весь сюжет рассказа…
Прежде чем говорить о дальнейшей деятельности Гверрацци, я хочу сказать хоть несколько слов о друге его и сотруднике – о Карло Вини[390], этом Полежаеве[391] итальянской литературы, растратившем свои силы и стремления в грязных ливорнских кабаках в попойках с пьяной чернью.
Он рано умер от раны, которую нанес ему один из его обычных собутыльников за то, что он защищал против его пьяной нежности какую-то легко доступную трактирную грацию…
«Бини имел непонятное преимущество проходить через невероятную грязь, оставаясь чистым», говорит Гверрацци о своем друге, – «часто он пропадал на несколько дней без вести. Я обходил все таверны Венеции (работничий квартал Ливорно) и непременно находил его в душном подвале, поющего разгульную песню пьяным товарищам по разврату… Он послушно шел за мною… Мы принимались вместе читать Тацита или переводить Байрона и Шекспира. И он яснее меня понимал их красоты. Молодая душа его отзывалась на каждый звук их девственной поэзии…»
Бини писал немного. Не написал ни одной повести или романа. Но я упоминаю о нем здесь потому, что он один своими немногими и неоконченными трудами пополнял дело, которого Гверрацци никогда не мог окончить, отвлекаясь от него постоянно то собственными своими художественными стремлениями, то политической деятельностью…
Гверрацци и Бини думали ввести итальянскую литературу в область европейских литератур, – усвоить Италии выработанную вне ее мысль, как Джоберти, Манин и другие усвоили ей выработанный вне ее склад жизни…
Этого едва ли можно было достигнуть одними переводами иностранных авторов на итальянский язык. Между тогдашней итальянской жизнью – или правильнее – между жизнью, к которой стремилась тогда Италия, и идеалами людей ее была целая пропасть. Протест, которым заявляла себя подавленная мысль в Европе, едва ли мог быть понят в Италии. Но протест этот подрывал некоторые из оснований, в силу почти трехсотлетней давности незыблемые в Италии…
Впервые публикуются по инициативе итальянского историка Ренато Ризалити отдельным изданием воспоминания брата знаменитого биолога Ильи Мечникова, Льва Ильича Мечникова (1838–1888), путешественника, этнографа, мыслителя, лингвиста, автора эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Записки, вышедшие первоначально как журнальные статьи, теперь сведены воедино и снабжены научным аппаратом, предоставляя уникальные свидетельства о Рисорджименто, судьбоносном периоде объединения Италии – из первых рук, от участника «экспедиции Тысячи» против бурбонского королевства Обеих Сицилий.
Лев Ильич Мечников (1838–1888), в 20-летнем возрасте навсегда покинув Родину, проявил свои блестящие таланты на разных поприщах, живя преимущественно в Италии и Швейцарии, путешествуя по всему миру — как публицист, писатель, географ, социолог, этнограф, лингвист, художник, политический и общественный деятель. Участник движения Дж. Гарибальди, последователь М. А. Бакунина, соратник Ж.-Э. Реклю, конспиратор и ученый, он оставил ценные научные работы и мемуарные свидетельства; его главный труд, опубликованный посмертно, «Цивилизация и великие исторические реки», принес ему славу «отца русской геополитики».
Впервые публикуются отдельным изданием статьи об объединении Италии, написанные братом знаменитого биолога Ильи Мечникова, Львом Ильичом Мечниковым (1838–1888), путешественником, этнографом, мыслителем, лингвистом, автором эпохального трактата «Цивилизация и великие исторические реки». Основанные на личном опыте и итальянских источниках, собранные вместе блестящие эссе создают монументальную картину Рисорджименто. К той же эпохе относится деятельность в Италии М. А. Бакунина, которой посвящен уникальный мемуарный очерк.
Знатокам и любителям, по-старинному говоря, ревнителям истории отечественных специальных служб предлагается совсем необычная книга. Здесь, под одной обложкой объединены труды трех российских авторов, относящиеся к начальному этапу развития отечественной мысли в области разведки и контрразведки.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.