Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель - [109]

Громкая известность Фра Паоло Сарпи гораздо более скандального, чем почетного характера. В недавнее время итальянские ученые пытались было даже отрицать подлинность его творений, но, к сожалению для итальянской нравственности, подлинность эта не может подлежать никакому сомнению. Фра Паоло играл на своей родине чересчур видную роль для того, чтобы его собственные творения могли пройти незамеченными, или же творения других могли бы укрываться под его именем. Нельзя отрицать заслуги, оказанные этим монахом венецианской республике в ее борьбе с римским двором, довольно расчетливо предполагавшим начать свою новую роль в Италии с унижения этой единственной своей соперницы. Но Сарпи не думает ограничиться одной отрицательной победой, т. е. одним отстаиванием полноправия и автономии Венеции и против притязаний папства, оправившегося после лютерова погрома. Он, в свою очередь, принимает на себя наступательную роль, замыслив, как мы уже сказали, заменить Венецией папу во главе имеющей возродиться новой итальянской федерации. Понимая однако ж, что предпринятая им задача нелегко исполнима и что Венеция с своим узким олигархическим эгоизмом еще менее самого папы имеет право рассчитывать на итальянские симпатии, Фра Паоло Сарпи пытается достичь своей цели при помощи интриги, доведенной до каких-то чудовищных, нелегко вообразимых размеров. С истинно-монастырской мелкой расчетливостью и терпением, Сарпи создает сеть отчаянных хитросплетений, способную возмутить действительно самое невзыскательное нравственное чувство. Нет той низости, того преступления, которого он не включил бы в число своих «arcana imperii» (тайны империи), если только они, по его мнению, могут способствовать к достижению той химерической цели, которую он неуклонно преследует, т. е. возвеличению Венеции и распространению ее владычества над федерацией итальянских городов. Сарпи вдается при этом в такие мелочи, что самый поверхностный их обзор потребовал бы, по меньшей мере, нескольких страниц. Он развивает целую систему политических убийств, лжи и доносов. Он научает республику поддерживать распри между подвластными ей городами и разорять те из них, которые возбуждают к себе ее недоверие, но разорять, так сказать, под шумок, под видом невинных фискальных мер или даже льгот. Шпионство и вероломство должны, по его мнению, систематически быть преподаваемы гражданам с самого раннего их возраста… Короче говоря, Фра Паоло Сарпи хотел бы создать род светской инквизиции и обратить всех граждан и подданных венецианской республики в адептов какого-то чудовищного тайного общества, которое не знало бы ни гуманности, ни чувства человеческого достоинства, считая для себя всё позволенным во имя созданного им идеала власти.

Как всякая крупная звезда, Сарпи представляется нам окруженным целым сонмом мелких спутников и последователей, вышедших преимущественно из рядов тех официально-холодных панегиристов св. Марка, о которых мы уже говорили в предыдущей главе. Парута, Мануцио, Контарини и пр. наперерыв пытаются убедить Италию, что республика есть лучшее из всех правительств, а Венеция – лучшая изо всех республик.

Из них мы обратим внимание на первого (Паруту), который не ограничивается одним восхвалением своей родной республики, а пытается указать преимущество венецианского политического строя над другими. Для сравнения он избирает не какую-либо другую итальянскую муниципальную республику, а испанскую и древнеримскую монархию; таким образом, он обращает в пользу св. Марка всё то, что можно сказать о преимуществе экономической организации над чисто политической, федеративного строя над унитарным.

Сарпи, точно так же, как и иезуиты с Поссевином, Бозио и Аммирато, не достигает цели и не оказывает решительного влияния на политическую судьбу Италии. Но он вызывает некоторое оживление в итальянской публицистике, переходившей уже с половины XVI столетия в какой-то горячечный бред за неимением перед собой живой задачи…

V

Платон сменяет Тита Ливия и Тацита – Норес – Сгвальди – утописты: Бонифачо – Цукколи – Кампанелла

Мы уже говорили, что итальянская политическая литература во все свои периоды и на всех ступенях своего развития носит отпечаток некоторого эмпиризма. Начиная от анонимного автора «Oculus pastoralis» и кончая только что перечисленными публицистами времени упадка, она менее теоретизирует, чем преследует какие-либо практические цели, часто односторонние и узкие (как, например, Джанотти и панегиристы Венеции); часто несбыточные (как, например, иезуиты и Фра Паоло Сарпи); часто своекорыстные и гадкие (как Ботеро и придворные макиавеллисты). Последователи Гвиччардини, да и он сам в значительной степени, может быть, чужды такой цели; но они не чужды эмпиризма, так как их творения носят чисто наблюдательный, психологический характер. Вероятно, это исключительно эмпирическое, добытое опытом настроение итальянского политического духа обусловливает непонятное равнодушие их к одному из величайших мыслителей классической древности – к Платону.

Когда политическая жизнь замирает в Италии и перестает поставлять обильный живой материал для публицистики, то классические образцы начинают играть в ней очень уважительную роль. Так направление, начатое Джанотти и основывавшее свои надежды на возрождение Италии на образование в ней среднего сословия, платит обильную дань Аристотелю. Тит Ливий, своей республиканской простотой соблазнивший самого Макиавелли, привлекает к себе тех из публицистов всех школ, которые не видят надобности прикрывать бедность содержания энергией и красотой слога. Бозио, Аммирато, а с другой стороны Парута и некоторые из последователей Сарпи создают целую литературу комментариев Тацита… Только платонизм до XVII века не находит себе последователей в Италии.