Не жалея жизни - [34]

Меня крайне интересует головка подполья. Их лидер, наверное, даже не эсер, хотя и называет себя таковым. Ну, гадать не буду, в дальнейшем все равно узнаем. Есть вопросы ко мне?

— Есть, конечно. Прежде всего, о предложениях. Допустим, они меня приняли, выслушали, а дальше?

— Суть предложений такова: организации следовало бы активно искать и вовлекать в свои ряды участников петропавловского мятежа и кокчетавских событий прошлого года. Такое приемлемо и их подполью, и нам: быстрее разыщем укрывшихся от правосудия преступников. Затем посоветуешь использовать связи байской верхушки аула. У них есть и то и другое, но ты покажешь умение анализировать расстановку сил. И еще одно очень важное: руководству подполья приватно посоветуй не допускать Зябкина к вербовке новых членов — жалко, мол, такого прикрытия.

— Хорошо, Андрей Григорьевич, понял тебя, буду стараться.

— Давай действуй.

Новая беседа Тимофеева с Зябкиным состоялась раньше, чем предполагалось. Буквально на следующий день, когда Василий направлялся домой, его догнал запыхавшийся Вячеслав. Несколько сбивчиво он пояснил, что хочет пройтись вместе и поговорить. Расценив молчание как согласие, Зябкин сразу же перешел к главной теме. Он с восторгом отозвался о решительности авторов листовок, призывавших к борьбе за возвращение страны на дооктябрьский путь «свободы и демократии». Ему якобы непонятно, как можно оставаться в стороне от этого «патриотического дела». В ответ на реплику Тимофеева, что прежде, чем браться за серьезное, надо знать, не угодишь ли в западню, Вячеслав спросил:

— Как понимать эти слова? Как недоверие или отказ?

Тимофеев пояснил ему кратко:

— Мне в жизни уже приходилось, и не раз, ставить на карту свое будущее. Это дает право на многое, в том числе и на сомнения. Прежде чем решиться, я должен знать, кому доверяюсь, насколько это серьезно, есть ли хоть маленький шанс на успех.

Такого ответа Зябкин, видимо, не ждал и сконфуженно пробормотал о необходимости подумать. Спустя несколько дней Вячеслав пригласил Василия на прогулку, в ходе которой к ним неожиданно присоединился мужчина на вид лет тридцати двух, в новом добротном полушубке, сапогах и меховой шапке. Он был похож на обычного горожанина из бывших мещан, и его резковатый говор, четкость изложения мысли, сухость и лаконичность предложений никак не увязывались с внешним обликом. Василий решил про себя, что новый знакомый по имени Кирилл — бывший офицер, скорее всего из штабных. Кивком головы Кирилл отослал Зябкина и начал расспрашивать Тимофеева. Василий отвечал коротко, в стиле собеседника. Вскоре разговор перешел на прошлое. Рассказывая о «своем» самарско-симбирском периоде, Тимофеев упомянул, что якобы случайно встречался с лидером партии эсеров Виктором Черновым, вспомнил восторженно-хвалебные отзывы самарских обывателей но адресу бывшего министра земледелия.

— Кретин он, этот ваш министр, — Кирилл заговорил быстро, но фразы по-прежнему были резки, — мне сослуживцы по полку говорили, что Чернов просо от пшеницы не отличит. Да и где там ему знать толк в сельском хозяйстве России — ведь сей господин большую часть жизни провел в Италии.

— Ладно. Вы недовольны Виктором Черновым, ну а Краковецкий, Гоц, Веденяпин, Донской, Вольский, Брушвит, Герштейн? В партии достаточно знающих и верных ее идеалам и целям вождей.

— Краковецкого не знаю. А Гоца, Герштейна, Вольского — ни в грош не ставлю. Лицемеры, лгуны, трусы. Заставили Семенова направить членов боевой группы ЦК на уничтожение большевистских вождей, а после выстрелов в Ленина нагло заявили, что они против террора. Нет, у эсеров вождем может быть только один человек.

— Кто же?

— Борис Савинков. Его я уважаю. А все остальные либо болтуны, либо тупицы.

— Оставим разбор личностей. У нас есть иные темы, не правда ли?

— Пожалуй.

Некоторое время Кирилл и Василий шли молча. Снег ломко похрустывал под ногами, с Иртыша ощутимо тянуло холодом. Закурив, Кирилл стал рассказывать об одной из своих прошлогодних встреч с людьми Савинкова. Затем он в упор спросил Тимофеева:

— С кем вы, с выжидающими или с настоящими борцами за Россию?

— Вы уж больно категорично формулируете вопрос, — уклончиво проговорил Василий и добавил:

— Мне приходилось пояснять вашему другу, что опасаюсь провала. Если он произойдет еще раз, это будет полный крах.

— Нам ничего другого не остается, как вести борьбу в любых условиях, любое перемирие губительно разлагает ряды противников большевизма и укрепляет позиции коммунистов. Гарантии от провала организации, как показала практика, вполне достаточны. Могут отпасть отдельные звенья, но и только.

Приподняв воротник полушубка, Кирилл медленно шел по тропинке, рука у него была погружена в карман: там слегка угадывался пистолет. Все колеблющиеся, по словам Кирилла, заслуживали порки, которую им со временем устроят в назидание. Что же касается Василия, то ему нечего отсиживаться в нейтральных, а надо примкнуть к испытанным борцам за новую Россию. Все поручения он будет получать от Кирилла.

Василий, согласившись на участие в «союзе крестьян и казаков», выразил беспокойство по поводу того, как знакомился с ним и вел первую беседу Зябкин.