Не ум.ru - [25]

А сон? Что сон… Сон в самом деле – мечта. Да и море не подвело, еще как обнадежило. Ненаглядное загляденье моя кореяночка… Давно меня не посещало столь игриво-жизнелюбивое настроение и дрожжевым тестом подошедшая на нем смелость фантазий. Этот факт, подчеркнутый измененным рельефом ватного одеяла, не укрылся от глаз моего мелкого постояльца. Что поделаешь, язык тела – азы для всего живого, «самцовского». Или может «самецкого»?

Хомяк замер и, как мне кажется, внимательно, с пристальным прищуром наблюдает за мной из клетки. Видеть вдаль без очков в последние лет пять у меня получается (как и многое прочее) очень неважно. Поэтому, скорее всего, я додумываю неразличимое, дополняю нечеткое однажды подмеченным и, как водится, собственными фантазиями. Допускаю, что хомяк банально спит в позе смиренного суслика. Морда верноподданически обращена ко мне. На всякий пожарный. Окликнет хозяин – достаточно будет открыть глаза. Минимализм движений. Равно как и усилий. Чертовски экономичное решение.

Я часто застаю хомяка в этом предупредительном состоянии и умиляюсь, вспоминая свою службу в армии…

Второй раз казарму за утро вспомнил. Не к добру.

Уж я в карауле наэкономил силенок.

Третий.

Третьей! После третьей гауптвахты грозили сослать в штрафбат, да тут Афган по разнарядке подвернулся. И суждено мне было оказаться внесенным командирской рукой в список добровольцев. Коротенький, надо сказать, списочек. Имен на пять. Даже закорюку за меня поставил, причем похоже. Попрактиковался, видать, на славу. Или от природы дар. Вот и свалил в предчувствии дурного от этого дара в военное училище. Как от греха… А мне руку «добровольческую» на плацу жал, сынком величал.

Если на самом деле хомяк не спит, с подушки не вижу, а приподниматься лень, то смотрит скорее всего на мои пассивные проявления мужественности с любопытством и недоверчиво, зависти в его взгляде – ноль, потому что в хомячьем тельце жизнелюбивое настроение гостит до неприличия регулярно.

По ходу о ноле. На неделе, дня четыре назад, ко мне домой бывшая заглянула. Если бы я был посторонним наблюдателем, то решил бы, что осколок народного театра репетирует пьесу. Увы, эту «пьесу» мы «заперетировали» до дыр, пока не дошло, что на одних «подмостках» нам не жить.

– Ты ноль, – было мне объявлено также безапелляционно, как предлагают сдаться, вдавив в висок что-либо смертоносное. Повод не вспомню. Впрочем, он и не нужен. Моя бывшая всегда готова была огорошить добротным скандалом.

– Дарованный человечеству индийцами ноль… – Я задумчиво пропустил всё, кроме содержания презрительной констатации. – …Математический, разумеется, ноль… На санскрите он означает обширную пустоту. Или что-то вроде того. Проще говоря, это – пространство. Оно обширно, но не безгранично, поскольку очерчивает мою душу, мою жизнь, все ее поблажки, подсказки… Все это я помножил на свою суть. На ноль. Чего же удивляться? Ты всё правильно сказала.

– Дешевый пиздабол.

– Ну, вот и тебя, похоже, тоже помножил.

– И размножил, сукин сын.

– Но у нас очаровательная дочь.

– Которую ты не только не вырастил, но даже ничем не помог.

– И слава богу! Неизвестно, в какое «обнуленное» нечто она превратилась бы в таком случае.

– Я и говорю: пиздабол.

– Согласен. Кстати, а где «дешевый»? По всей видимости, я несколько подорожал. Или как?

– Или как.

– Я тебя обожаю.

– Застрелись. У тебя же остался бабкин наган?

– Ты же знаешь, что да. Но воспользоваться не могу, ствол запрессован. Непригодно оружие к употреблению. К злоупотреблению тоже. А из пригодного – у участкового можно подрезать, – в мозг боюсь не попасть: слишком мелок, к тому же метаться начнет в ужасе.

– Черт, ты не помнишь, какого дьявола я сюда приперлась?

– Откуда мне знать? Ты не сказала.

– Вот же дура!

– Ну наконец-то всё сошлось.

– Сволочь.

И тут она вспомнила повод. Я же не стал вставать в позу. Позы потом. Позже. И очень, надо сказать, кстати, когда позже. Единственное, из-за чего не стоило с этой женщиной разводиться. Однако же милые воспоминания вкупе с неутраченными совместно приобретенными навыками… И никаких обязательств. Вот тот коктейль, что наводит на мысль: все в конечном итоге было сделано правильно. «Кем из нас?» – спросите. А не знаю. Оба черканули в нужном месте подпись и разбежались каждый в свое удовольствие.

Однако о хомяке. Был бы хомяк собакой, можно было бы восклицать по нескольку раз на день уважительно:

«Матерый кобель!»

«Нет, не так. Мате-е-рый…»

Так в самом деле звучит увесисто, убедительно, уважительно. Три«у» шно. Восклицания всегда простоваты и крайне редко искренни. Правда, оценить матё-ё-ёрую хомячью доблесть за пределами созерцания стати, то есть в прикладном смысле, миру не дано. Хомяк в клетке. Черт, конечно же это не аргумент – вон сколько нас в неволе размножилось! С другой стороны, неволя неволе рознь. У нас, у людей, она – осознанная необходимость. Да простит меня первым изрекший, будь то Спиноза, Маркс, Ленин или кто-то иной, за то, что втюханный человечеству смысл переменил на противоположный. Помню, что про свободу слова были сказаны. Время, однако, проживаем хамское, так что поневоле поддашься. У хомяка же неволя… – всё та же… осознанная необходимость. И что характерно, опять же моя. Вот так и запротоколируйте, делайте милость: две одинаковые неволи, а доли кардинально разнятся. Спросите почему? А эту тему я принципиально трогать не буду. Замолчу ее как несущественную. Но вам по секрету скажу: потому что все мы в конечном итоге хомяки в чьих-то клетках. Со своим определенным… кем-то начальственным определенным набором возможностей. Так что «неволи» у нас с хомяком как под копирку. Доли разнятся, а судьба одна. Теперь всё. Заморочил голову? Простите великодушно.