Не судьба - [30]

Шрифт
Интервал

; он до вечера не проживёт.

При взгляде на Мишеля, Сонечка почувствовала, что доктор прав. Смерть была уже в его глазах; но он всё повторял свои вчерашние слова и всё спрашивал, скоро ли?

Да, нечего было скрываться: смерть была близко, и никто больше не сомневался в этом. И умирающий, и все окружавшие его ждали её с минуты на минуту.

Мучительно шло время. Дыхание Мишеля становилось всё тяжелее, он часто впадал в забытьё и бредил. Сонечку не раз высылали из его комнаты, но и в соседней комнате она ясно слышала его звучное, прерывистое дыхание, и всюду ей мерещилось его лицо. Она ничего не замечала, что делалось кругом. Много что-то ходили, возились, много шептались, вздыхали, кто-то плакал, все суетились; но на неё нашло какое-то странное состояние: она сидела и ходила будто в тяжёлом сне, и сквозь этот сон чудилась ей смерть, и слышалось трудное дыхание умирающего.

— Le prêtre [81], приготовьтесь, моя милая! — сказала ей Зинаида Сергеевна.

«Разве уже его хоронят?» — подумалось ей, но она не двинулась с места.

Комната наполнялась людьми: вон её отец, вот американец Уайз, вот и сёстры Мишеля, и дама в чёрном кружеве, и другая дама с чётками, и ещё какие-то люди. Кто-то сунул ей в руку несколько живых померанцевых цветов.

— Allons [82]! — шепнула Зинаида Сергеевна, и все пошли в комнату Мишеля.

Вошла и она и встала у его постели.

Тут только она увидела высокого, ещё молодого человека, в облачении русского священника, но по причёске и по общему виду как-то непохожего на священника.

— Невеста? — спросил он у Зинаиды Сергеевны и, получив утвердительный ответ, безмолвно и серьёзно поклонился.

Сонечка никого не видела, кроме умирающего, около которого стояла. Он лежал с открытыми глазами, а дама с чётками, стоя у его изголовья, держала зажжённую свечку возле его руки. Затем произошло что-то странное. На её палец надели золотое кольцо. Незнакомый голос быстро и однообразно произносил молитвы, сокращая и проглатывая окончания; сама она повторяла вполголоса слова, которые шептал ей кто-то на ухо, трогая её за плечо. Читал что-то ещё и другой голос. Она была занята только тем, что смотрела на Мишеля и следила, не умирает ли он: ей всё казалось, что он сейчас умрёт, и она напряжённо ждала этого ужасного мгновения. По временам она машинально крестилась, но всё её внимание было приковано к этому умирающему лицу, с его жалким, детским выражением, мертвенною бледностью и большими, потухшими глазами. Его приподняли вместе с подушками, чтобы он мог отпить из церковной чаши; потом выпила она. Священник начал читать ещё быстрее и поспешнее, и церемония кончилась.

— Поздравляю вас с законным браком! — сказал незнакомый голос с любезной интонацией, и она очнулась.

Она была женой этого жалкого, умирающего человека: она поняла это. Теперь она имеет право не отходить от него до самой смерти, ухаживать за ним… Только это пока и сознавала она.

Пётр Александрович подошёл с заплаканным лицом и поцеловал её молча. Также безмолвно целовали её Зинаида Сергеевна, и Зина, и Лена. Кроме священника, никто не решился произнесть слово поздравления: смерть была близко, и все знали это. Кто же мог говорить о будущем счастье, когда смерть уносила будущее?

Он жил, но чувства его уже умирали. Сонечка села у его постели и тихо назвала его своим мужем. И странно — точно откуда-то издали звучали ей самой эти слова, точно не она говорила их. Она думала, что это вызовет в нём хоть искру радости, хоть на минуту оживит его. Но она ошиблась: жизнь так слабо теплилась в этом бедном исхудавшем теле, что ничто не могло разбудить её. Он лежал с закрытыми глазами, и опять, кроме усталости и страдания, ничего не выражало его лицо. Неровное, тяжёлое дыхание подымало его грудь, и свинцовые тени лежали на его закрытых веках. Счастье, которое некогда придало бы ему двойную жизнь, теперь, казалось, только приблизило минуту смерти. Ведь оно и было дано ему только с тем условием, что он, не насладившись им, умрёт. Сонечка не выдержала этого зрелища, опустилась на колени и прижалась лицом к постели. Бесконечная жалость и нежность заговорили в её сердце вместе со страстной мольбою о прощении. Она чувствовала себя бесконечно виноватой перед ним, и всё лицо её обливалось горячими слезами.

Кто-то тронул её за плечо. Голос доктора мягко проговорил:

— Allons, calmons nous, madame! [83]

Она быстро встала и, не заботясь о том, что все могли видеть её пылающее лицо, омоченное слезами, нагнулась над своим мужем и в первый раз в жизни прикоснулась губами к его горячему лбу. И вдруг ей представилось в это мгновение, что завтра, может быть, она поцелует этот самый лоб, холодный и мёртвый, прощаясь с ним перед тем, как его навсегда закроют гробовою крышкой.

Она закрыла лицо обеими руками и выбежала из комнаты.

XIII

Была ночь, но почти никто не спал. В комнате умирающего оставались только доктор и Сонечка. Остальные входили от времени до времени, и слышался торопливый шёпот: «Что, ещё жив?» И дверь опять затворялась, и всё стихало, кроме тяжкого, короткого дыхания Мишеля.

Тишина и полумрак. Сонечка смотрела на умирающего. Сухие губы его были полуоткрыты, веки опущены. Тёмные тени и пятна слабого света на подушках, на стене, на белом одеяле составляли мертвенный фон, на котором едва белело в полутьме бледное лицо с беспомощным, детски-страдальческим выражением. Полоса света падала на подушки сбоку, а за изголовьем ещё чернее сгустились тени и повисли над головой страдальца. Его бледные, исхудавшие руки бессильно лежали на одеяле. Он не стонал, не бредил и не открывал глаз. Долго-долго Сонечка сидела у постели, глядя на него, ни о чём не думая, ничего не ощущая, кроме утомления и тяжести во всём теле. Но эта тяжесть всё усиливалась; наконец, Сонечка опустилась глубже в кресло, прижалась к его мягкой спинке, голова её поникла на руку, глаза стали закрываться; обрывки неясных мыслей, бессвязные, отдельные слова промелькнули в голове, затем всё исчезло. Прошло несколько совершенно пустых мгновений, ничего не было нигде; была только она сама, но где-то далеко-далеко, в стороне, и она чувствовала про себя, что она существует как будто в третьем лице. Потом она очутилась в саду. Густой, чудный сад, и кусты роз таких удивительных, что каждый цветок величиной с её голову. Она знала, что это Петровский сад, но только он совсем был не такой как на самом деле. Потом вдруг всё переменилось, и она увидала себя в комнате, где была целая толпа людей. Она ходила, всё кого-то искала и не находила. «Кого ты ищешь?» — сказал ей вдруг голос, и она почувствовала, что вся вздрогнула от радости: это был его голос, голос того, кого она любила больше всего на свете.


Еще от автора Екатерина Андреевна Краснова
Живое привидение

Поэтесса, детская писательница и переводчица, дочь профессора Андрея Николаевича Бекетова и Елизаветы Григорьевны Бекетовой, старшая тетка Александра Блока. Жена Платона Николаевича Краснова.


Груша

Поэтесса, детская писательница и переводчица, дочь профессора Андрея Николаевича Бекетова и Елизаветы Григорьевны Бекетовой, старшая тетка Александра Блока. Жена Платона Николаевича Краснова.


В старом доме

Поэтесса, детская писательница и переводчица, дочь профессора Андрея Николаевича Бекетова и Елизаветы Григорьевны Бекетовой, старшая тетка Александра Блока. Жена Платона Николаевича Краснова.


В театре

Поэтесса, детская писательница и переводчица, дочь профессора Андрея Николаевича Бекетова и Елизаветы Григорьевны Бекетовой, старшая тетка Александра Блока. Жена Платона Николаевича Краснова.


Ёлка под Новый год

Поэтесса, детская писательница и переводчица, дочь профессора Андрея Николаевича Бекетова и Елизаветы Григорьевны Бекетовой, старшая тетка Александра Блока. Жена Платона Николаевича Краснова.


Сон наяву

Поэтесса, детская писательница и переводчица, дочь профессора Андрея Николаевича Бекетова и Елизаветы Григорьевны Бекетовой, старшая тетка Александра Блока. Жена Платона Николаевича Краснова.


Рекомендуем почитать
Опытная женщина

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Все мы хлеб едим…» Из жизни на Урале

Мамин-Сибиряк — подлинно народный писатель. В своих произведениях он проникновенно и правдиво отразил дух русского народа, его вековую судьбу, национальные его особенности — мощь, размах, трудолюбие, любовь к жизни, жизнерадостность. Мамин-Сибиряк — один из самых оптимистических писателей своей эпохи.В первый том вошли рассказы и очерки 1881–1884 гг.: «Сестры», "В камнях", "На рубеже Азии", "Все мы хлеб едим…", "В горах" и "Золотая ночь".Мамин-Сибиряк Д. Н.Собрание сочинений в 10 т.М., «Правда», 1958 (библиотека «Огонек»)Том 1 — с.


Три критические статьи г-на Имрек

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Горнорабочие

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Изложение фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца

Впервые напечатано в сборнике Института мировой литературы им. А.М.Горького «Горьковские чтения», 1940.«Изложение фактов и дум» – черновой набросок. Некоторые эпизоды близки эпизодам повести «Детство», но произведения, отделённые по времени написания почти двадцатилетием, содержат различную трактовку образов, различны и по стилю.Вся последняя часть «Изложения» после слова «Стоп!» не связана тематически с повествованием и носит характер обращения к некоей Адели. Рассуждения же и выводы о смысле жизни идейно близки «Изложению».


Несколько дней в роли редактора провинциальной газеты

Впервые напечатано в «Самарской газете», 1895, номер 116, 4 июня; номер 117, 6 июня; номер 122, 11 июня; номер 129, 20 июня. Подпись: Паскарелло.Принадлежность М.Горькому данного псевдонима подтверждается Е.П.Пешковой (см. хранящуюся в Архиве А.М.Горького «Краткую запись беседы от 13 сентября 1949 г.») и А.Треплевым, работавшим вместе с М.Горьким в Самаре (см. его воспоминания в сб. «О Горьком – современники», М. 1928, стр.51).Указание на «перевод с американского» сделано автором по цензурным соображениям.