Всё было тихо.
Тихо сиял на зимнем небе яркий месяц; тихо горели крупные звёзды.
— Постой… Пусти меня, милый… Пусти! Кто-то идёт…
— Не бойся, моя радость! Это обледеневшая веточка упала на землю… Это хрустнул снег под нашими ногами… Не бойся!
— Мне кажется, я слышу шаги! Кто-то идёт…
— Мы одни, совсем одни! Никого нет…
Никого не было. Только заяц пробирался по белоснежной поляне, бросая чёрную тень на сверкающий снег. Только волчьи глаза мелькали красными искрами далеко-далеко за рекой, скованной морозом.
Высокие деревья окутались кружевом инея; поля оделись снеговой пеленой, и всё сверкало и искрилось от лунного света. Ледяная бахрома звенела от дыхания морозного воздуха; снег хрустел под ленивыми шагами влюблённых.
Они шли, прижавшись друг к другу. Он крепко обвил её стан могучей рукою. Маленькая и воздушная, она прильнула к нему, высокому и сильному.
Над их головами сплетались хрустальные ветви, образуя сияющий белый свод. Под их ногами расстилалась серебряной скатертью широкая дорога, спускавшаяся к реке. А за рекой белела необозримая степь, поросшая кустарником, окутанная снежной пеленой.
Они идут, попирая звёзды на земле, любуясь звёздами над головой, любуясь друг другом.
Он наклоняется к ней.
— Ты не озябла? Тебе не холодно?
— О, нет, нет, мне не холодно!
— Но ты вся дрожишь… Я боюсь, что тебе холодно. Мороз так силен. Скажи правду — холодно? Тогда мы вернёмся.
— Нет, нет — право не холодно! Но мне страшно: каждую минуту нас могут хватиться… Посмотри, как мы далеко ушли: дома уже не видать за деревьями… Как хороши эти деревья! Что за ночь!
Они остановились; они забыли всё.
Нежным, серебряным звуком звенел над ними белоснежный свод, уходя фантастической аркой в глубь морозного неба. Таинственно улыбалась святочная ночь. Она окружила влюблённых блеском и молчанием; она сияла и искрилась.
Заяц выскочил из-за куста, зашумел обледенелыми прутьями шиповника, увешанного красными ягодами, и промелькнул по снегу чёрной тенью…
Влюблённые встрепенулись…
— Пора, пора, милый… Вернёмся!
— Постой. Надо же придумать, как нам видеться. Так невозможно! Дом полон гостей — ни минуты не пробудешь с тобой наедине. А я не могу… Я умру!
Она засмеялась. Она крепче прижалась к нему.
— Нет, нет — живи! Мы устроим это как-нибудь…
— Одно средство — сказать всем о нашей…
— Ни за что в мире! Теперь совсем не время… Ни за что…
— Ты права; лучше подождать. Особенно пока она здесь…
— Лидия?
Она быстро подняла головку. Месяц осветил нежное личико с глазами газели, тонкие сдвинувшиеся брови и озабоченный, вопросительный взгляд.
— Ну да, Лидия… Нечего так смотреть на меня. Ведь ты знаешь, что этого хотел только мой отец. Я ему уж давно сказал, что никогда я на ней не женюсь!
— Но она сама…
— Что за дело? Тебе ли заботиться об этом, мой ангел?
Глаза газели загорелись огнём любви; горячий вздох раскрыл розовые губки… Они были слишком близко от его страстных уст. Его бледное лицо вспыхнуло под лунным светом, он наклонился, и опять жаркий поцелуй заставил их забыть холод морозной ночи.
— Довольно, довольно… милый! Нам пора! Идём скорее!
— Но мы так и не придумали ничего…
— Знаешь что? Будем встречаться в угловой комнате, наверху? Ведь она совершенно пустая?
— В самом деле! Туда никогда никто не входит. Она стоит запертою с незапамятных времён. Только одно…
— Чего же лучше? Разве это не блестящая мысль?
— Пожалуй… Хотя, может быть, лучше бы было не тревожить этой комнаты…
— Кому же она нужна?
Он не отвечал; на минуту его блестящие глаза под длинными ресницами подёрнулись задумчивостью. Но ненадолго: беспечная усмешка снова осветила молодое лицо, и он весело отряхнул серебристый иней с тёмных кудрей.
— Пусть будет по твоему! Как только выдастся удобная минута — сейчас в уго?льную комнату, и отыскивай нас, кто хочет!
— А теперь домой! Надо торопиться — уж поздно… Пусти меня… Ты меня совсем задушишь…
— На прощанье!.. Моя радость… Моя звёздочка…
— Ну, теперь идём…
Алмазы неба горели над их головой; алмазы инея сверкали у их ног и сияли в воздухе на опушённых деревьях.
Они оглянулись ещё раз на волшебное царство зимы и пошли, обнявшись, углубляясь под своды белоснежной аллеи. А впереди, из-за осеребрённой чащи столетнего сада, старый деревенский дом сиял бесчисленными огнями.
