Не хлебом единым - [45]

 После исповеди читались часы перед литургией и батюшка скрылся в алтаре. Анна Петровна, испытывая скорбь от своей немощи, вышла на несколько минут на улицу, чтобы подышать: болезни, будь они неладны, гнали ее на воздух, хотя бы на краткое время.

На скамеечке перевела дух. Сколько же теперь к батюшке приезжает народа? Просто диву даешься! И раньше, как помнилось ей, было немало, но теперь в храме вообще яблоку негде упасть. Самые нестойкие стояли на улице. Может быть, наслушались про батюшку чудес и ожидали знамений? Но где им понять, что главные чудеса происходят в сердце. Именно там рождаются все духовные чувства и переживания, там встречается человек с Богом.  Но они все стояли и ждали, когда их пригласят смотреть чудо, а вдоль церковных стен, по кладбищенским тропкам, играя в прятки и догонялки, бегали дети. На причастие родители призовут их в храм. Бездумно примут они Тайны и опять вернутся к своим играм. Нет, Анна Петровна не сомневалась — благодатное действие Святых Тайн незримо преобразит их, сделает их выше и ближе к небу, но насколько все могло бы быть сильнее и действеннее!  О, если бы сумели научить их родители тому благоговению, тому страху, о котором читают в молитвах ко причащению. Увы... Конечно, никому невозможно стать совершенно достойным этого великого Таинства, но надо стремиться к этому, надо сознавать свою немощь и делать все возможное, чтобы ее преодолеть...

— Здравствуй дорогая Анна Петровна, — это поздоровалась, присев рядом на скамейку, церковница Нина, женщина лет пятидесяти, одна из тех, кто в последние годы находились при батюшке. — Как здоровьице? Как сестрица, здорова ли?

— Слава Богу, живы здоровы, — закивала Анна Петровна, — да в наши годы-то что о здоровье думать? О смерти надо.

— Да поживи еще матушка, чего спешишь?

— Спаси тебя Господи, Нинушка. А как батюшка? Вроде как бледноват он? Не приболел?

— Знаешь, Анна Петровна, — Нина понизила голос, — грех говорить на людей, но замучили они батюшку, покоя ему нет. Когда служба, он по двенадцать часов в храме, не кушает ничего, не пьет, а они все лезут и лезут. Некоторые с такой ерундой, что смех просто. Сплетни передают, пересуды. То кому-то, говорят, сделано, помоги, говорят, батюшка, то муж пьет, да бьет смертным боем, то сын в тюрьме, то дочка не хочет венчаться, да в храм ходить... У самих по десять абортов сделано, да грехов не перечесть, покаяния настоящего нет — видимость одна — и подай им после этого райскую жизнь! И все к батюшке лезут: и с болезнями, и с житейскими напастями, и с семейными. Господи, помилуй! Свалится батюшка, вот будут знать. Он же блокадник, у него здоровье слабенькое. А как пост, так он вообще как тень ходит. Мы ему: “Батюшка, поешь!”, а он улыбается только. И едут, и едут. Теперь автобусы эти...

— Нинушка, — тихо сказала Анна Петровна, — а куда же им идти? Этот счастье, что есть у нас такой батюшка, и надо конечно его поберечь. Но изболелись люди по настоящему духовному слову. Это вы тут избаловались, это вы всегда рядом со старцем, а они? Пусто, голодно на подлинное духовное — услышали, что есть старец и поехали. Слава Богу, что за духовным едут. Было время — за колбасой ездили. А батюшку вы сами поберегите, но с миром и любовью к людям. Прости, Нинушка, Христа Ради, мне причащаться.

— Бог простит, и я прощаю, — сказала Нина и устало махнула рукой. — Да разве батюшка позволит кого не принять? Он и ночью поднимется, если надо...

— Нина! — позвали ее их храма, и она быстро убежала.

Анна Петровна встала и пошла в храм. Вот-вот батюшка возгласит “Благословенно Царство...” и начнется литургия.

Для Анны Петровны Богослужение и было настоящей жизнью, тем более то, которое совершал батюшка. И жаль, что время бежало так быстро. Если бы была хотя малюсенькая на то возможность,  уцепилась бы она за стрелку часов и не пустила: остановись мгновенье...

Но вот уже спета и Херувимская, вот на разные голоса вытягивают верующие Символ веры, и обязательно звонит в это время колокол, вот совершает батюшка Евхаристический канон... А потом уже и “Отче наш...”

Причастившись, батюшка вышел на амвон и начал воскресную проповедь: “Во имя Отца и Сына и Святаго Духа...” Говорил он с закрытыми глазами. Кого-то это смущало, но сам он объяснял это просто желанием сосредоточиться, не отвлекаться, сказать все, что задумано, что следует сегодня сказать для духовной пользы. Он сам признавался, что иногда приходит вдруг мысль сказать то или иное, о чем заранее говорить не собирался. Подробно об этом батюшка не распространялся, но можно было догадаться, что это и была, та чудесная батюшкина способность попадать всегда в точку, говорить всегда на потребу. Многие называли это прозорливостью. Батюшка запрещал. Однажды, когда кто-то из паломников спросил: “Где же этот прозорливый батюшка?”, он услышал и ответил: “Да не прозорливый, вам неверно сказали — прожорливый!” Он крайне не любил, когда его возвышали. Но наверное поэтому и тянулся к нему так православный люд?

— В книге Деяний и посланий Святых апостолов, — говорил батюшка, — мы читаем: “Поминайте наставников ваших, молитесь, подражайте их жизни”. Какие же сейчас у нас наставники? Можно ли всем им подражать? Нет. Не все, называемые словом “учитель”, действительно способны научить нас.