Не говори маме - [31]

Илья не отвечает. Я набираю снова, попутно придвигаясь к полицейским. Возможно, мне понадобится их помощь. Ничего не меняется: стоят над очередным алкашом. Я сдуваю с носа капельку дождя и отворачиваюсь. Нет, подожди. Волосы…

Это его волосы. Я подхожу ближе и наклоняюсь: крашенные хной, с отросшими темными корнями. Кажется, что он лежит головой в ржавой луже. Во внутреннем кармане его куртки разрывается мобильный.

— Илья, — говорю я и трогаю его за плечо. Он бессвязно матерится, но глаз не открывает.

— Ваши документы, — звучит сверху, и я начинаю рыться в сумке. Протягиваю не глядя. — Похожа на кого-то. И паспорт свежий. А что со старым?

— Потеряла.

— Угу. У нас ориентировок на нее не было?

Я замираю. Только не это. Пожалуйста, нет.

— Не пугай девушку, Кондратьев. Лицо правда знакомое… — Паспорт ложится обратно в мою ладонь. — Знаете его?

— Это мой друг. Все в порядке, мы сейчас пойдем домой.

— Тебе помочь довести? — спрашивает тот, который Кондратьев.

— Не надо. — Из метро выходят люди. Обычные люди, спешащие домой после рабочего дня. Влажный ветер доносит запах вареного лука. — Сейчас папа с работы приедет и поможет, я ему уже написала.

Кондратьев присаживается рядом со мной на корточки. Теперь наши глаза на одном уровне.

— У тебя дома-то как? Не обижают? Папка где работает?

Я выдерживаю его сочувственный взгляд.

— В МЧС. Все хорошо. Вы идите, ладно? Все хорошо.

— А, ну понятно. Тогда спокойны за тебя. Если что, зови, рядом будем. И друзей себе получше выбирай, ладно?

Мы проворонили обратную электричку. Да и куда его в таком состоянии пустят?

— Вставай, — командую я и хлещу Илью по щекам. С силой, без пощады. Только тогда он наконец на меня смотрит. — Вставай и держись за меня.

Я набираю номер апарт-отеля. Знакомая история... Не думала, что еще когда-нибудь туда вернусь. Как тебе с тем, что из окон твоей детской видно чужой секс? Да ничего там не видно, я даже не знала, что здесь сдают квартиры на часы-сутки. Обычный жилой дом. Теперь ты будешь смотреть на него и вспоминать нас. Теперь я буду вспоминать нас в любом случае, Март. Тот же подъезд. Та же стойка регистрации. Синий ковролин. Запах недавней уборки.

— Я только что звонила.

— Паспорт, пожалуйста. До шести утра, верно?

В шесть мы должны стоять на Павелецком, чтобы сесть в электричку и успеть на лекцию. Илья висит у меня на плече. Я молю небеса, чтобы он не блеванул.

— Проходите, по коридору направо. Пятый номер.

Мы останавливались в третьем в тот вечер, когда я должна была вернуться домой к десяти. Еще полчаса, давай поспим немного. Но мы не спим. Невозможно спать, когда ты рядом.

Я сгружаю Илью на заправленную постель и осматриваюсь. Квартирка — лиловый ад. Кухня, санузел, единственная комната с кроватью. Я приношу из ванной пластиковый таз и укладываюсь рядом с Ильей прямо в джинсах и свитере: теперь я буду вовремя наклонять его голову над тазом и подносить воду, забываться поверхностным сном, прислушиваться к его дыханию, листать страницы в книжном приложении, не понимая ни слова, подходить к окнам и вглядываться в свои, за которыми сейчас принимают душ, ужинают, досматривают мультики и засыпают мои жильцы. «Ш-ш-ш», — говорю я Илье во время очередного спазма. Закуривая «айкос», ухожу в темную кухню, но чутко ловлю каждый звук. Слышу, как он идет в туалет, писает и возвращается обратно. Я забираюсь обратно под одеяло и закрываю глаза. Дешево и быстро надраться в «Дикси». Вот же дурак.

— Джон…

— Я здесь. — У нас не слишком теплые одеяла, но есть пледы, и я собираю их в кучу, чтобы наколдовать немного уюта.

— На хуй иди, — бормочет он еле разборчиво. — Ты говорил, она лесбуха, раз тебя отшила, но ей не заходит Лиля.

— Она? — шепчу я ему на ухо. — Кто это — она?

— Дерьмо ебучее.

— Да, — говорю я, — да. Спи.

Но он утыкается лбом в мое плечо, и я глажу его по грязной голове, как подобранного на улице котенка. Окна моей квартиры смотрят в окна хостела. Слушай, ты должен уйти от Джона, пообещай, что больше не будешь его шутом, ты сам по себе, все получится, нужно только еще немного поработать, Джон тебе не нужен, он ломает тебя через колено, и рано или поздно ты не справишься. Не становись им, пообещай, не становись Русом, Март, все, что он говорит, — не ты. Тебе не нужны тренировки. Пожалуйста. Не ходи туда.

Пап, мне нужна твоя помощь, я в беде. Я пытаюсь быть тобой, спасать людей, но у меня ничего не получается. Они все равно гибнут.

Илья отталкивает меня, свешивается над тазом и больше не поворачивается, а я лежу в темноте, смотрю в потолок и думаю о том дне, когда Март убил Анну Николаевну. Если бы я слегла с простудой, он сидел бы со мной на кухне и не встретил ее. Если бы я купила билеты в кино, мы посмотрели бы фильм и пошли в парк на танцплощадку. Я должна была говорить с ним, но не говорила.

***

Эти домовые что-то со мной делают. С лица они все одинаковы: носатые бородачи с выпуклыми глазенками. Я будто уже видела их раньше. А может, и не их, а разукрашенные деревянные столбы, перевязанные цветными лентами, или кормушки для птиц, или деревянные мечи с резными рукоятками и черные щиты воинов Мандоса, вот только тогда точно так же теплело в груди, пахло влажным деревом и листвой и казалось, что если долго-долго идти между деревьями, то рано или поздно обнаружишь под кустом маленького бородатого домовенка, а с ветки прямо в ладони шлепнется другой и заворочается там недовольно, и тогда тот, что с пером, поднимет нос — да как выматерится!