Не говори маме - [30]

— Ой, подожди.

Я достаю из сумки и отдаю ей незатейливый подарок, купленный в «Праздничном», — книжку для купания с мягкими клеенчатыми страницами, которым не страшна вода. Ева улыбается мне и выглядит довольно забавно: на ней флисовый комбинезон в виде единорога и носки с винными бокалами, а волосы нежно-розовые. В своем «телеграм»-канале Ева пишет, что устает, устает и снова устает. Что чувствует себя плохой матерью, но все «мамское» ей не очень интересно, даже с коляской она гуляет одна, потому что не выносит разговоров других таких же мам. Недавно она начала ходить на групповую терапию и с кем-то там подружилась. Я словно подглядываю за ней в замочную скважину, потому что лично мне она ничего такого не рассказывает — да и с чего бы?

— Вот, держи, утром привезли.

Мой заказ из «Икеи», совершенно о нем забыла! Доставка этих несчастных гирлянд в Коммунар стоила бы дороже их самих.

Илья за моей спиной отчаянно зевает и продолжает зевать все то время, что я обуваюсь. При этом он держит в руке телефон и смиренно водит по экрану пальцем, но стоит мне только взяться за куртку, как сонная тишина квартиры взрывается музыкой. Динамик хрипит сотней адских гитар, ни слов, ни мелодии не разобрать, я успеваю только сцапать Илью за воротник и вытолкать в тамбур, а Олежка уже ревет из-за двух дверей, и, честное слово, я готова сделать то же самое.

— Прости-и, — причитаю я, но Евы уже нет рядом. Сказать, что мне чертовски неудобно, равносильно тому, чтобы объявить, что весной на деревьях появляются листья. Мне хочется провалиться на девять этажей вниз и еще ниже, до самого центра земли. Я хватаю чемодан за ручку, прячу под мышку коробку с гирляндами и выкатываюсь в подъезд, заранее прислушиваясь, — тишина. Ильи нигде нет.

Ни в тамбуре, ни перед лифтами, ни в лифте, ни даже внизу.

Теперь я понимаю, что значит выражение «земля уходит из-под ног». Какую-то долю секунды я парю в пустоте, но затем опора возвращается. Привезти человека в Москву и сразу же его потерять!

Я стою с вещами перед подъездом, зорко всматриваюсь в окрестности и соображаю: номера его телефона у меня нет, но можно позвонить Джону. Он, конечно, не знает подробностей нашей поездки, но меня это волновать не должно. Главное — найти Илью.

«Ева, прости! — печатаю я наскоро в “Уютном гнездышке”. — Это случайность, прости, пожалуйста».

Она долго что-то набирает. Потом, видимо, стирает написанное, и в ответ мне приходит только: «Ничего страшного. Но у тебя странная подруга».

Подруга. И ты туда же. Что было у меня в голове, когда я позвала его с собой?

— Алло, Джон? Это Майя. Скажи, пожалуйста, у тебя есть номер Ильи? Потом объясню. Срочно. В смысле только «вконтакте»? Хорошо, скинь мне ссылку на его профиль. В «телеграме» скинь. Давай.

С чемоданом и коробкой я иду на пустую детскую площадку — Пап, у меня голова закружилась! — и сажусь на качели. — А если мы придем вместе? Просто познакомлюсь с твоими родителями. Да, хочу, мы с тобой уже пять лет сидим за одной партой. — Несколько лет назад здесь все поменяли на пластик — Пап, мам, это Март, вы его уже знаете, — а когда все сломалось, то на еще один пластик. — В последний раз я видела Марта, когда ему было четырнадцать. А вы знаете, что вы очень красивый мальчик?

Мам, перестань.

— Мам, перестань.

Можно мы немного погуляем в «Царицыно»?

Конечно, вернемся к десяти.

Джон присылает ссылку на профиль Ильи. Свой я удалила, но приложение сразу предлагает его восстановить. Ладони становятся влажными, и телефон едва не выскальзывает из рук: я быстро, чтобы не передумать, соглашаюсь, перехожу в мессенджер — от одного только вида интерфейса меня мутит — и набираю короткое: «Где ты?»

Темнеет все раньше. Ненамного, но ощутимо. Небо над моей головой наливается чернилами, в окнах загорается свет. Я всегда любила подсматривать в окна. Видела только люстры — рожковые, светодиодные, хрустальные, «лампочки Ильича», — телевизоры и игрушки на подоконниках. Однажды увидела голого мужчину. Спальный район, середина дня, мужчина с лохматым животом за тюлевой шторкой. Он стоял возле окна с сигаретой и тоже увидел меня. Мы нисколько друг друга не заинтересовали. Только потом, по дороге в школу, я думала: вот мы тут учимся, а они там ходят. Голые. И в этом доме. И в том. Во всех.

Я уверена, что в метро Илья не спускался: достаточно вспомнить, как затравленно он смотрел по сторонам, а на эскалаторе цеплялся за мою руку. Может, вернулся в парк? И я тащусь туда, взмокшая от волнения и страха, с коробкой и чемоданом. Всматриваюсь в каждое лицо и каждую рыжую макушку, пока сумерки не лишают меня способности различать цвета и лица. Проверяю телефон: сообщение не прочитано. Пишу Джону, чтобы он во что бы то ни стало раздобыл номер Ильи, и возвращаюсь к метро. Или все-таки уехал?.. Договорился о встрече с какими-нибудь ребятками, которых знает только по переписке «вконтакте». Дождался подходящего момента. И слинял бухать с новыми друзьями вместо того, чтобы сидеть с этой занудой на лавочке и уток кормить. Сдались ему вообще эти утки…

Наконец Джон скидывает мне номер. Я набираю и слушаю гудки. Слушаю гудки, кругами обхожу павильон метро и посматриваю на двух молоденьких полицейских, которые курят возле «Дикси». Когда я жила здесь, ненавидела этот тандем: «Пятерочка» и «Дикси», стена в стену, наливай-выпивай, мы покупали там только молоко и хлеб, за остальным ездили в «Ашан» на Белую Дачу — до тех пор, пока такой же магазин не открылся поближе, в «Каширской Плазе».