Не говори маме - [29]

— Вкусно пахнешь, — говорит Илья.

Какая-никакая, а все-таки тема для беседы.

— Это безымянный «Байредо». Я его не чувствую. Перестаю чувствовать спустя полчаса — точно так же, как забываю сны. Ты запоминаешь свои сны?

Папа купил мне этот парфюм в ЦУМе ко дню рождения. С чистой этикеткой, на которой можно было написать собственное название. Я написала слово «April», как будто аромат соединял нас — меня и Марта. Меня часто спрашивали о нем кассиры в магазинах и случайные попутчики в метро. Что это? Простой, но стильный, унисекс. Таким мог бы быть и Илья Апрелев, если приодеть его в том же ЦУМе.

На соседней скамейке страстно целуется парочка студентов. Наверняка прогуляли занятия ради этой встречи. И подготовились: плед, огромный термос… Я смотрю на них и пытаюсь запомнить часть этой жизни, которой мне должно хватить на месяц той жизни в Коммунаре, а для этого нужно сохранить все детали, абсолютно все.

— Фу, — комментирует вдруг Илья, косясь в их сторону.

— Что? Ты никогда не целовался на улице?

— Привет, меня зовут Лиля! — пищит он, и мне становится гадко. Хочется забрать свой шарф и дышать в другую сторону — вдруг заразно. — Я могу сделать тебе приятно!

— Все, пойдем.

Прежде чем меня догнать, он прикуривает и наклоняется — будто бы для того, чтобы завязать шнурок, но вместо этого подбирает с земли мелкий камушек гравия и с размаху швыряет его уткам. Те, привычные к кормежке, ведутся на подачку и выкатываются из воды на бережок. Простите, милые, но, кажется, я привела к вам чуму.

— У! У-у! — кричит Илья и бросается к ним, распинывая птиц ногами, правда, утки оказываются проворнее и вспоминают, что у них есть крылья. А я — что ответственна за тех, кого притащила и продолжаю тащить под недоумевающими взглядами ребят с соседней скамейки, правда, уже не за руку, а под локоть.

— Ты чего, ну?..

— А че они?

Действительно.

В том месте, где раньше происходили славные битвы Мандоса, теперь лежит обнаженный фундамент дворца детей Павла Петровича, внуков Екатерины II. Очертания маленьких комнат. Время сожрало сам дом, остались только эти гладко обглоданные кости.

Мы проходим через ворота галереи-ограды между Большим дворцом и Хлебным домом и сворачиваем к Оранжерейному мосту, чтобы оттуда, минуя оранжереи с их огромными окнами, за которыми всегда виднеются протянутые зеленые ладошки и лапы, добраться до Парковых ворот. Купить еще кофе в палатке «Капучинофф» («Ты будешь?» — «Не-а». — «Два латте, пожалуйста»), перейти через Шипиловский проезд, оставив позади круглый павильон метро «Орехово». И не заплакать.

Своим ключом не открываю. Набираю номер квартиры на домофоне и терпеливо жду, когда Ева нас впустит: мы оба здесь в гостях. Из лифта нам навстречу выходит бабушка Инны Макаровой. Замечает меня, но делает вид, что не узнала. Когда я училась в первом классе и мама еще пыталась устроиться на работу, бабушка Инны Макаровой забирала меня и Инну Макарову после уроков, и мы с Инной сидели у нее в квартире, точно такой же, как наша, только зеркальной — все наоборот, и играли на диване в кукол «Братц», пока за мной не приходила мама. Позже Инна переехала с родителями в Зюзино, но с ее бабушкой мы время от времени сталкивались то во дворе, то в «Пятерочке», то в «Дикси», так что я в общих чертах знала, что у Инны все хорошо, рассталась с Пашей, сошлась с Лешей, собирается стать бухгалтером, уже какая-то практика, а твоего как? Март? Хороший, хороший мальчик. С февраля она перестала меня узнавать.

После бабушки Инны Макаровой лифт пахнет котлетами. Обжигая гортань, я глотаю кофе, чтобы протолкнуть то, что застряло в горле, и оно сползает ниже, ниже, ниже, пока мы поднимаемся на мой девятый, тамбурная дверь не заперта, яркая коляска Олежки с разноцветными домишками стоит здесь же — беспечная Ева.

— Привет, — шепчет она из темноты прихожей — значит, Олежка спит, нужно вести себя потише. Мы с Ильей протискиваемся внутрь, я снимаю ботинки и засовываю ноги в собственные тапочки.

— Здрасьте! — подает голос «Лиля» и подмигивает подбитым глазом.

Я шикаю:

— Тише, ребенок спит! — И встревоженно смотрю на Еву, но она, кажется, не сердится.

— Мы на минуточку.

Я прокрадываюсь в гардеробную — закуток, который папа отгородил раздвижными зеркальными створками так, чтобы можно было заходить внутрь и переодеваться. Дома даже пахнет теперь совсем иначе — детским кондиционером для белья, молоком, присыпкой. И это хорошо, жизнь продолжается. В той комнате, где я нашла маму, теперь цветы — у нас никогда не было цветов, ни единого горшка, из-за узеньких подоконников их некуда было ставить, а Ева притащила ротанговую стойку, и теперь они есть, жирные и довольные.

— Все в порядке, ничего не сломалось? — бормочу я через плечо, пока снимаю с полки невероятно хрусткий пакет и на вытянутых руках опускаю его в свой специальный маленький чемодан для коротких поездок.

— Домофон пришлось поменять: у старого звука не было. Я забыла написать тебе в чатик.

Разумеется, у нас есть чатик в «ватсапе». Он называется «Уютное гнездышко».

— Да, спасибо. Вычти сама из следующего платежа, окей?

Она согласно угукает. Из прихожей я вижу, что на кухонном столе разложен ноутбук. Во время Олежкиного сна Ева подрабатывает копирайтером. Как она сама говорит, «чтобы не отупеть от постоянной игры в пирамидку».