Не Евангелие - [10]

И в этой, если не любви, то снисходительности к низкому и, если не ненависти, то раздражении к высокому, есть что-то очень важное для этики. И это важное состоит в том, что человек нравственный, это человек злой, в обиходном смысле этого слова.

Священник Яков Кротов вспоминает по этому поводу молитву одной английской девочки. Она просила у Бога сделать плохих людей хорошими, а хороших — приятными. Можно сказать, что она просила сделать хороших добрыми, потому что английское nice переводится, и как приятный, и как добрый.

И Кротов справедливо считает, что девочка была права, потому что на земле слишком много высоконравственных людей, рядом с которыми невозможно жить.

Такого безупречно нравственного и неисправимо злого человека показывает, например, Грибоедов в своем «Горе от ума».

Противоположность Чацкого — покойный Максим Петрович. Когда нужно было «подслужиться, он сгибался в перегиб».

Однажды на приеме во дворце «ему случилось обступиться». Он упал, да так, «чуть затылка не пришиб».

Старик заохал, но «был высочайшею пожалован улыбкой». Он привстал, оправился, хотел отдать поклон и «упал вдругорядь — уж нарочно». Расхохотались еще пуще. Он тогда упал и в третий раз.

Фамусов говорит, этот Максим Петрович был смышлен, поэтому не «на серебре, на золоте едал». Сто человек имел к услугам, был весь в орденах, и езжал-то вечно цугом.

Чацкий, пожалуй, не стал бы дерзить государыне, но и не стал бы нарочно вдругорядь рисковать своим затылком.

Чацкий не умеет «явиться помолчать, пошаркать, пообедать, подставить стул, поднять платок». Он не показывал спеси — хотелось бы надеяться — перед теми, кто лежит в пыли, и не плел лесть, как кружево, тем, кто выше.

Чацкий встречается с Софьей и с порога показывает свою озлобленность на людей, которые ее окружают.

   «Ваш дядюшка отпрыгал ли свой век?

   А этот, как его, он турок или грек?

   Тот черномазенький, на ножках журавлиных.

   А тот чахоточный, родня вам, книгам враг».

Особенно, конечно, Софью задевает, когда Чацкий унижает Молчалина, в которого она влюблена.

   «А, впрочем, — говорит Чацкий о Молчалине, — он дойдет до степеней известных,

  Ведь нынче любят бессловесных».

Софья говорит о Чацком:

   «Не человек, змея!»

И спрашивает:

   «Случалось ли, чтоб вы, смеясь, или в печали,

   Ошибкою добро о ком-нибудь сказали?»

Вот еще характеристики, которые Софья дает Чацкому: «Грозный взгляд и резкий тон», «желчь на всех излить готов», не воздержан на язык, от него «смирнейшему пощады нет», он «унизить рад, кольнуть».

Поэтому Софья находит человеческий идеал не в Чацком, а в Молчалине. И этот идеал нравится не только Софье. Он нравится всем без исключения. Этот идеальный человек «уступчив, скромен, тих, чужих и вкривь и вкось не рубит».

Владимир Соловьев рассказывает случай, когда толпа избила и покалечила женщину, подозреваемую «в наведении болезни на мальчика посредством заколдованного яблока».

«Эти люди, — пишет Соловьев, — действовали без всяких корыстных целей. У них не было никакой личной вражды к этой женщине и никакого личного интереса в ее избиении. Единственным их побуждением было сознание, что такое вопиющее злодеяние, как отравление невинного младенца посредством колдовства, должно получить справедливое возмездие».

Соловьев — и каждый с этим согласится — пишет, что у этого дела нельзя отнять формально-нравственного характера. Но этот факт показывает, что «по чисто нравственным побуждениям» могут совершаться «возмутительные злодеяния».

Я думаю, ближе всех к истине стоит Поппер, который говорит, что человек плох, потому что он слишком хорош.

«Основные беды нашего времени, — пишет он в своих «Предположениях», — обусловлены не нашей моральной испорченностью, а, напротив, нашим часто ошибочным нравственным воодушевлением».

Если война, кровная месть и дуэль, это самое полное воплощение зла, то это зло творят люди с обостренным нравственным чувством.

3.4 Представления об агрессии и нравственность

Большинство современных знатоков человеческой души говорят, что агрессия, это преднамеренное поведение, которое противоречит «нормам и правилам поведения людей» и наносит людям «физический ущерб» или «психологический дискомфорт».

«Многие люди, в том числе и ученые, занятые исследованием поведения, — пишет Изард, — склонны рассматривать эмоцию гнева скорее как досадную помеху в поведении, нежели признать ее позитивное значение. За исключением редких случаев, нападение одного человека на другого почти всегда трактуется как нарушение юридического и этического кодексов».

Для такого отношения к агрессивности, находят подходящие основания. По подсчетам, которые сделал Ричардсон, за сто двадцать шесть лет между 1820 и 1945 годами во время различных стычек, ссор и конфликтов каждые шестьдесят восемь секунд человек убивал одного из своих собратьев. Количество убитых за это время составило 59000000 человек.

Как тут не вспомнить Тинбергена, который «пришел к заключению», что человека можно характеризовать, как «закоренелого убийцу»?

И эти факты только подтверждают агрессивную природу нравственности. Ведь этическое сознание не знает ценности человеческой жизни. Оно, конечно, не разрешает убийство. Оно не взыскивает, если убийство совершено по нравственным мотивам.