Не Евангелие - [9]

Этот положительный имидж серийных убийц до сих пор считается загадочным феноменом, и в специальной литературе получил название «маски нормальности».

«Как правило, — пишет Николай Нарицын, — любой маньяк — наиболее униженный член в обществе, последний на иерархической лестнице, но не столько бывший таким в детстве, сколько оставшийся таковым в нынешней своей взрослой жизни».

Нарицын характеризуют маньяков, как людей тихих, которые не обидят и мухи.

«Именно потому, что тихий, — пишет Нарицын, — он не отстаивает свои права, не борется за место под солнцем, никому не перечит».

Что касается начальной формы агрессии, то все, или, во всяком случае, многие, согласны, что «эта сила предназначена к добру». И, что именно на этой грубой ветви природа вырастила «цветы личной дружбы и любви».

Что говорить про Лоренца, если даже Иоанн Златоуст не осуждает гнев огульно, потому что и Иисус не против гнева вообще, а против гнева напрасного.

«Всякий, — говорит Иисус, — гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду».

«Этими словами, — пишет Златоуст, — Он не устраняет гнев совершенно: во-первых, потому, что человек не может быть свободен от страстей; во-вторых, потому, что страсть гнева может быть и полезна, если только мы умеем пользоваться ею в надлежащее время».

Когда же, спрашивает Златоуст, бывает приличное время для гнева?

«Тогда, — говорит, — когда мы не за себя самих отмщаем, но обуздываем дерзких».

Гнев находится в человеке не без цели, а для того «чтобы наказывать злых и исправлять беспорядочно ведущих себя».

Василий Великий называет агрессивность раздражительностью, и тоже неплохо о ней отзывается.

«Раздражительность, — говорит он, — есть душевный нерв, сообщающий душе силы к прекрасным предприятиям».

3.3 Злой нравственный человек

Я не думаю, что заявление об органическом единстве нравственности и агрессии для кого-то совсем уж полная неожиданность.

Например, американские психологи Креч, Кратчфилд и Ливсон не утверждают, что агрессия — это противоположность нравственности, как вообще принято думать. Они, хоть и считают что «в большинстве случаев агрессия аморальна», но обращают внимание на то, что «некоторые формы агрессии обычно не рассматриваются как аморальные».

Другими словами, они признают, что бывают агрессивные поступки, которые считаются нравственными. Иначе как понимать то, что они не аморальные?

Но этической философии трудно допустить, что за именем нравственности скрывается агрессия. И не потому, что это противоречит фактам, а потому, что это противоречит ее представлениям о нравственности. Ведь согласно господствующему убеждению в философии, нравственность, это олицетворение добра, а не зла.

Но люди почему-то относятся к нравственности совсем не так, как предписывает моральная философия. Они относятся к безнравственному, если не как к доброму, то, как к незлому, а к нравственному скорее, как к злому, чем, как к доброму.

Вот, что, например, Гиро рассказывает про Регула, который был доносчиком в правление Нерона и Домициана.

Не брезгуя ничем, этот человек заработал шестьдесят миллионов сестерций.

«Последняя его мечта, — пишет Гиро, — была особенно удивительной: ровно ничего не сделав для того, чтобы заслужить уважение, он тем не менее хотел быть уважаемым. И он добился этого, пугая своим влиянием тех, кого не мог ослепить своим богатством».

Все ненавидели Регула; знали, что он наглый в счастье, трусливый в опасности; знали, что он «самый отвратительный из всех двуногих», и, тем не менее, каждое утро у него в передней толпился народ. Плиний с возмущением писал, что «в самую дурную погоду шли на поклон к Регулу в его прекрасные сады на берегах Тибра».

Этот негодяй благополучно дожил до Траяна и сохранил внешние признаки уважения.

Я, между прочим, не думаю, что это были только внешние признаки уважения, и не думаю, что все заодно с Плинием ненавидели этого человека. Я даже думаю, что они любили Регула какой-то снисходительной родительской любовью.

И эти же люди не удостоили своей любовью, обоих Катонов, которые прославились своей безупречной нравственностью.

Катон Старший, нравственно-безупречный человек и заноза римского общества, нажил столько врагов, что его сорок четыре раза привлекали к суду.

Катон Младший, по словам Плутарха, был настолько нравственным человеком, что огорчал даже своих приверженцев.

«Чем яснее постигали они благородство его поступков, — пишет он, — тем горше становилось им при мысли, что подражать Катону они не в силах».

Саллюстий говорит, что у него была такая же слава, как у Цезаря.

Цезаря Саллюстий превозносит за милосердие. Катона хвалит за строгость. Цезарь был «прибежищем для несчастных», Катон — «погибелью для дурных».

И что же?

Этот глубоко порядочный человек покончил жизнь самоубийством. По словам Сенеки, достав из-под изголовья меч, «не запятнанный кровью», Катон, кроме прочего, сказал, что «коль скоро так плачевны дела человеческого рода, Катону пора уходить в безопасное место».

Правда, Сенека лично не присутствовал при самоубийстве Катона, но, я думаю, он хорошо знал, что должен был сказать перед смертью человек, который всю жизнь боролся за торжество нравственности.