Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [63]

Шизофрения развивается в разное время жизни у мужчин и у женщин. У мужчин первые эпизоды случаются в позднем подростковом возрасте или вскоре после двадцати. У большинства женщин распад начинается позже, обычно к моменту между двадцатью пятью и тридцатью годами. Но до того, как болезнь себя проявит, проходит стадия так называемых «предвестников» — когда постепенно любому наблюдательному человеку становится ясно, что не все в порядке. Возможно, что моя стадия предвестников была в период операции Возврат. Конечно же, тот эпизод, когда дома посылали мне пугающие сообщения на долгом пути домой, был громким предупреждением о том, что последует. Но период времени между началом болезни и постановкой диагноза (и лечения) может варьироваться от нескольких недель до нескольких лет, как в моем случае. И недавние исследования показывают, что ранний диагноз (который ведет к лечению менее выраженных симптомов) приводит к лучшим результатам. Исследователи начинают изучать преимущества вмешательства на стадии, предшествующей тому, когда поведение молодых людей становится деструктивным и изолирующим — потенциально даже вмешательства до наступления первого психотического эпизода.

Но проблема в том, что симптомы-предвестники, в отдельности или в сочетании, очень похожи на то, через что проходят многие здоровые подростки в переходном возрасте: расстройства сна, сложности концентрации, неясные чувства напряжения и беспокойства, личностные изменения, и, возможно, уход из социальной жизни сверстников. Зачастую родители позже осознают (после того, как поставлен диагноз), что был явный период предвестников, когда они спрашивали себя, не страдает ли их ребенок от депрессии. Действительно, в наше время как подросткам, так и взрослым иногда выписывают антидепрессанты, чтобы бороться с этой стороной их болезни. Оглядываясь назад, я думаю, что операция Возврат сослужила для меня похожую службу, дав мне огромное количество стимулов и внимания в то время, когда я легко могла бы замкнуться в своем мире, под предлогом того, что я была стеснительным или замкнутым подростком.

Чтобы запутать ситуацию окончательно, шизофрению часто клинически путают с биполярным расстройством (которое раньше называли маниакально-депрессивным расстройством) или в популярной интерпретации путают с диссоциирующим расстройством идентичности (также известным как раздвоение личности). Но схемы лечения этих расстройств существенно отличаются. И вероятность отсутствия диагноза или постановки неверного диагноза огромна.

Мой диагноз не был поставлен рано; меня не лечили долгое время. Годами я спотыкалась в темноте, сжимая в руке своего Аристотеля и пробираясь по жизни как только могла, пока, наконец, мне не повезло с мудрым руководством Миссис Джоунс, что дало мне шанс надеяться на будущее. Но с объявлением диагноза доктором Керриганом, этот период надежды официально подошел к концу.

Все в Спецпалате номер 10 были уверены, что моя следующая госпитализация продлится годы, не недели или месяцы. Я им не верила, но я держала это при себе — быть откровенной о своих мыслях явно играло против меня. Мы с родителями подумывали о переводе в Бостон или Нью-Йорк, но, в конце концов, я настояла на возврате в Йельский психиатрический институт. Так я останусь в Нью-Хейвене, рядом с университетом; по сути, от больницы до института вел короткий путь вниз с холма. Может быть, мне удастся посетить пару занятий для подготовки к возвращению в следующем году; может быть, мне удастся продолжить и развить те несколько зарождавшихся дружеских отношений, которые были у меня до вынужденного ухода.

Это были трудные несколько недель в Спецпалате номер 10. Я была изнурена и затуманена лекарствами, как наркоман, и в состоянии ужаса от того, что будет дальше. Но когда я села в машину скорой помощи, которая увозила меня оттуда, я почувствовала облегчение от того, что я оставляю это место позади. Ничего из того, что произошло со мной в Спецпалате номер 10 не дало мне ни пользы, ни надежды; я бы сказала, большая часть из того, что там произошло, было бесчеловечным и неэффективным. Но Йельский психиатрический давал мне некую связующую нить с жизнью, которую я все равно надеялась вести. Тонкую, но все же ниточку, и это все, что у меня было.

Глава тринадцатая

Первым пациентом, которого я встретила в Йельском психиатрическом, был Эрик. Выпускник университета Лиги плюща, Эрик был немного старше меня и тоже провел некоторое время в Спецпалате номер 10. «Я был там где-то год назад, но они меня отпустили», — рассказал он мне. «Я бы хотел, чтобы они меня оставили, и потом перевели сюда, как они сделали с тобой. Но я обманул их, заставил поверить, что я в порядке. И пошел домой. И убил своего отца».

Я была уверена, что мне послышалось. «Извини, что ты сделал?»

Он кивнул: «Я его задушил».

Я потеряла дар речи. И была в ужасе. На самом деле задушить своего отца? Поднять руку и действительно убить кого-то? Это было совсем не то же самое, что мысли, которые могут убивать. Кроме того, существа действовали через меня; Эрик, как казалось, был агентом своей собственной воли.