Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [109]

Глава двадцать вторая

Как-то раз, еще в Нью-Хейвене, Берриман сказал мне, что получение постоянной должности научными работниками высвобождает время для работы над своими лучшими творениями. Я надеялась, что он был прав, потому что я хотела сделать столько всего, и теперь у меня была свобода этим заняться. Первый раз за многие годы я могла вздохнуть, оглядеться, и вдохновиться будущим. Действительно, я ожидала должности почти как подростки ожидают своего двадцать первого дня рождения: Поздравляем, ты теперь официально взрослый! Теперь — что дальше?

Что касается моей личной жизни — я лелеяла хрупкую, но растущую надежду на отношения с Уиллом. На первых порах наши отношения были робкими и ласковыми; он был деликатным и добрым, и, самое главное — с ним было весело. Несмотря на то, что у меня было, как я думала, довольно хорошее чувство юмора, мне было не очень весело с тех пор, как я заболела. Когда я случайно слышала, что где-то люди смеются вместе, я оборачивалась на звук, как цветок поворачивается к солнцу. Смеяться, поддразнивать; не бояться сказать или сделать что-то дурацкое или бестактное, потому что даже если ты это сделаешь, тебя все равно будут любить, и ты всегда это знаешь. Каково это — быть совершенно как дома в чьей-то жизни и не быть одиноким? Идти через университетский городок и видеть того, кого я люблю, идущего навстречу мне и думать: вот это он мой человек?

Я этого хотела, и постепенно я начала верить, что это действительно может произойти. Я еще не рассказала Уиллу о себе, хотя я знала, что я должна буду; на самом деле, я этого хотела. Это принесет облегчение, но я хотела быть уверенной в себе, когда я это сделаю. Вопрос интимных отношений меня пугал; вопрос чувства долга — возможно, еще больше. Я поклялась быть реалистичной и терпеливой с нами обоими. Это не будет просто, я это знала, но и спешки тоже не было. Мы договорились не торопиться и разбираться во всем по мере продвижения вперед.

Между тем Уилл приносил мне цветы на работу, и испек торт на мой день рождения. Я с трудом разбиралась, на какие кнопки нажимать на микроволновке в моей квартире (не говоря уже о том, чтобы понимать, как работает духовка), но Уилл не только умел готовить, он любил это делать — и действительно произвел домашний кокосовый торт, чтобы отпраздновать день, в который я родилась! Он был восхитительно вкусным, и я изумилась — как это мне так повезло? Как такое могло быть?

И опять Уилл добавил что-то милое к декору моего когда-то голого офиса — мою фотографию во время нашей поездки в Ланкастер, на которой я смотрела на широкое поле ярко-оранжевых маков. Он даже придумал подпись: «Персефона призывает весенние цветы, чтобы осветить мир, утомленный зимой».

Если дружба со Стивом дала мне возможность почувствовать себя человеком, то с Уиллом я почувствовала себя женщиной.

* * *

Направление моей профессиональной жизни также менялось. До сих пор все было старательно просчитано для получения постоянной должности. Большинство моих опубликованных работ были посвящены юридическому статусу людей с серьезно поврежденный психикой, и я изучала отношение между психической болезнью и законом в контексте важных медицинских решений, таких, как согласие на операцию или отказ от приема психотропных медикаментов. Меня интересовала этическая сторона психиатрических исследований, и изначально я сфокусировалась на вопросе дееспособности в этом контексте. Действительно, в сотрудничестве с коллегами Калифорнийского университета, медицинской школой Сан Диего я разработала инструмент для измерения этой дееспособности, который мы использовали для изучения пациентов с психозом. (Я была тронута и это было для меня честью, когда мне предложили позицию адъюнкт-профессора[25] по психиатрии в медицинской школе Южно-Калифорнийского университета Сан Диего). Может быть, объективный критик мог бы покритиковать меня за работу с темами, не слишком мне близкими. Но с другой стороны, кому еще лучше заниматься ими? Меня пичкали лекарствами против моей воли, меня держали в смирительных ремнях, кричащую и умоляющую об освобождении. Это не было для меня академическим интеллектуальным упражнением; это было про мою жизнь.

Тем не менее, когда постоянная позиция была благополучно достигнута, я спрашивала себя, не пришло ли время изучить что-то другое. Мне было интересно — если бы Фея Карьеры обещала исполнить одно мое желание, что бы это было? Ответ был немедленным и очевидным: я хотела обучиться психоанализу.

Фрейд и его учение всегда захватывали меня, даже в старшей школе. Какое-то время в университете я даже думала об обучении психоанализу. Но это было до того, как я заболела. После этого я особенно об этом не думала. Мой годовой курс по Фрейду в Йеле привел к тому, что я написала статью о случае Шребера, поэтому я не чувствовала себя полным новичком. Я знала, что я не хочу сменить карьеру — мне нравилась моя работа в Университете Южной Калифорнии (и до сих пор нравится, каждый божий день). Но когда я думала о моих профессиональных достижениях и проделанной работе (и одновременно о пройденном жизненном пути), мне казалось очевидным, каким должен быть следующий шаг.