Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [111]

К счастью, LAPSI казался гораздо более заинтересованным в моих талантах и образовании, чем в моем «турбулентном периоде», и на моем шестом году в Калифорнии я стала кандидатом в первокурсники Лос-анджелесского психоаналитического общества и института. Во время моей подготовки к курсу обучения на психоаналитика я дивилась на стечение обстоятельств, которые меня сюда привели: если лекарства сохраняли мне жизнь, то психоаналитики помогли мне найти жизнь, которой стоило жить.

* * *

Наш класс встретился накануне начала занятий — небольшая группа из пяти человек, которые знали, что будут видеть друг друга каждую неделю в течение последующих четырех лет (шести для тех из нас, кто решит писать докторскую).

В отличие от других больших перемен в моей жизни, эта прошла с минимальным стрессом; я была воодушевлена и абсолютно уверена, что это было для меня верным решением. К счастью, меня также поддерживали мои коллеги по юридическому факультету и его декан; некоторые коллеги даже выразили мнение, что то, что я делала, было «круто». Во многих отношениях я чувствовала, как будто весь мой жизненный путь вел меня сюда — с институтом и университетом я ощущала, что я получила лучшее из двух миров. И действительно, я чувствовала себя настолько как дома на нашем первом собрании группы, что я даже сострила, что мы станем заклятыми друзьями, и тут же сказала «Это только шутка!»

«Ну уж нет», — кто-то возразил со смехом, и таким образом я познакомилась с Алисией. (Когда я рассказала об этом Каплану на следующий день, он сказал: «На той двери должно быть объявление „Не курить! Не интерпретировать!“»). Алисии было где-то за семьдесят, но она выглядела едва ли на пятьдесят — спортивная, энергичная, живущая полной жизнью. Я любила слушать историю про то, как ее отец дал ей боксерские перчатки, когда ей было всего три года, и сказал: «Никогда не позволяй никому сбить тебя с ног!» Слово «бесстрашная», возможно уже набило оскомину в наши дни, но в этом случае, лучше не скажешь.

Муж Алисии умер от рака за несколько месяцев до того, как я с ней познакомилась. Она умудрилась превратить скорбь в мудрость о человеческом уделе — неудивительно, что обе ее дочери стали врачами и что она сама была одаренным диагностом.

Джанет была старше меня на несколько лет; она была толковой и веселой, замужем (имея детей и внуков) за мужчиной, у которого тоже была своя частная практика. Она специализировалась на зависимостях и расстройствах пищевого поведения, и мне было с самого начала легко обсуждать с ней мою собственную болезнь. Я была поражена, когда узнала, что она проводила сеансы психоанализа с одним человеком, который знал мою миссис Джоунс; я люблю такие совпадения в нашем тесном мире.

Большую часть моей жизни я думала о себе как о стеснительном, неуклюжем человеке, не расстающемся с книгами, который был сфокусирован на себе из-за своей болезни. Я знала, что время и обстоятельства изменили мою внешнюю жизнь, но я не знала, что моя внутренняя жизнь тоже изменилась — что мгновенная дружба была для меня не только возможна, но могла быть драгоценной и длиться всю жизнь. Встреча с Алисией дала мне это понять, и прямо рядом с ней в этом же классе была Джанет. Среди многих даров, которыми одарил меня LAPSI за последние несколько лет, эти две женщины были самыми неожиданными и самыми дорогими.

Наша группа встречалась по средам утром на двух занятиях по два часа каждое. Ласкающее взгляд здание было покрыто плющом, в нем было четыре зала в ряд для проведения семинаров; как интересное упражнение в «конкретности мышления» — с каждым завершенным годом ты продвигался в следующую комнату — первокурсники были в первой, второкурсники во второй, и т. д. В самый первый день занятий я предложила, чтобы мы все вместе ходили обедать после занятий, и с тех пор мы всегда так делали — в простом японском ресторанчике через улицу. Мы очень быстро стали довольно близки и часто встречались друг с другом на выходных, чтобы поужинать или сходить в кино.

Наши занятия были разнообразны, от исторических до теоретических и клинических; был курс по «раннему Фрейду», по «объектным отношениям», по технике психоанализа, и презентации длящихся случаев. Были представлены все школы психоанализа — классическая, само-психологическая, клейнианская. Как и во всех ситуациях преподавания — обучения, некоторые преподаватели были потрясающе хороши; другие не могли объяснить свою мысль классу даже под дулом пистолета. Поскольку я сама набила себе не одну шишку, учась тому, как нелегко преподавать, я воздерживалась от осуждения; и в этом учреждении никогда не было нехватки знания.

Поскольку занятия шли с маленькими группами и были зачастую очень интенсивными из-за природы предмета изучения, народная мудрость говорила о неизбежности возникновения конфликтов среди однокурсников. Однажды вечером за ужином декан что-то сказал об этом феномене.

«В нашей группе ничего такого не было», — сказала я. «Поразительно, как мы хорошо друг с другом ладим!»

«Я знаю», — сказал декан с уморительным выражением лица, — «и нам всем это очень подозрительно!»