Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [106]

Этот год прошел спокойно, даже гладко. Я преподавала и писала. Я проводила время с друзьями. Я навестила Стива в Анн Арборе, где он заканчивал работу над докторской диссертацией по клинической психологии. Я принимала лекарства в тех дозах, которые Каплан счел приемлемыми. Хотя свиданий больше не было, какой-то еще человек привлек мое внимание, оказавшийся сотрудником юридической библиотеки. Он был привлекательным блондином, одетым в очень открытом, неказистом стиле — он носил фланелевые рубашки, волосы схвачены в хвостик. Он не был серьезным, как многие студенты; и не был слишком деловым, как многие преподаватели. Он был чем-то посередине, спокойным, как будто у себя дома. Его звали Уилл, как я узнала. Он работал здесь уже давно. В свободное время он мастерил мебель и занимался садоводством, кто-то мне рассказал. На второй или третий раз он улыбнулся, увидев меня. Это была очень приятная улыбка. Так-так, подумала я. Возможно, я покраснела. Я даже уверена, что я покраснела.

* * *

Как-то я пожаловалась Каплану, что каждый день за обедом я была самой старшей за столом и мне это не особенно нравилось.

«А», — сказал он. «Вы имеете в виду, что вы утенок, который не хочет стать уткой!» Я рассказала эту историю нескольких друзьям. Получение должности в Университете Южной Калифорнии стало называться «стать уткой».

Бюллетени голосования были разосланы офисом декана в пятницу в феврале, через четыре с половиной года со дня моего приезда в университет на юридический факультет. Прошла целая неделя. В следующую пятницу я сидела в моем офисе — пожалуйста, пусть кто-нибудь постучит. Или позвонит мне. Или пришлет сообщение по электронной почте. Или пошлет почтового голубя через окно. Что-нибудь, что угодно. В середине второй половины дня наконец-то зазвонил телефон. Дрожа, я ответила на звонок.

«Поздравляю вас, профессор Сакс», — ответил наш декан.

Профессор Сакс. Я победила; я была профессором на постоянной должности в юридической школе Гулд университета Южной Калифорнии. Я, наконец-то, стала уткой. Один из коллег подарил мне футболку с Могучими Утятами[24] чтобы я могла этим покрасоваться.

В этот момент произошло ожидаемое: начался психоз. Перемены, хорошие или плохие, никогда не были лучшим временем для меня. «Аэробус может плавно лететь через сильные и порывистые ветра», — сказал Стив. «Но маленький самолет подпрыгивает и при легком бризе». Мой самолет был очень маленьким; получение профессорской должности было сильным, хотя и приятным, ветром, и в течение нескольких недель я боялась, что он меня перевернет.

В тот вечер мои коллеги пригласили меня на ужин, чтобы отпраздновать мое назначение. Я не хотела тревожить их сообщением, что небесные создания использовали мой мозг, чтобы распространить смерть и разрушение по всей земле — это бы подпортило нам вечер (не говоря уж о том, что они поменяли бы свое мнение и пожалели о своих отданных голосах). Я поговорила с Капланом, добровольно увеличила дозу, немного пораскачивалась из стороны в сторону, пока демоны танцевали по краям мой комнаты. Потом все опять пришло в норму. Дама из медицинской карты отступила; профессор Сакс получила должность. Пришло время обратить внимание на наиболее обездоленного члена нашего трио — на Элин.

«Теперь, когда у вас есть должность», — сказал мне Каплан, — «главным вопросом вашей жизни становится не выживание, но желание».

Хорошо, я выжила. Теперь — чего же я хотела?

Мне понадобилось пять лет, чтобы научиться использовать время, которое я проводила с Капланом. Сначала я приносила на наши сеансы свой психоз, как я это делала с миссис Джуонс и Берриманом. Одновременно я изо всех сил старалась спрятать симптомы от окружающих, кроме нескольких друзей в Лос-Анджелесе — но даже с ними я делилась своими психотическими мыслями очень умеренно, или когда я была в худшем состоянии, чем когда бы то ни было, и просто не могла с этим справиться. Но с Капланом я могла снять защиту, так же как вы можете отдохнуть на тенистой скамейке во время долгого подъема на холм.

Но как он говорил мне много раз, Каплан начал думать, что мне стало слишком комфортно на этой скамейке, и в конце концов он поставил ультиматум: я не могу больше на ней сидеть. Заполнять часы наших встреч ничем, кроме как бессвязной психотической речью, больше не разрешалось. Вместо этого мы обсуждали жизнь, которую мне бы хотелось вести, и как моя болезнь часто была препятствием к тому, чтобы мне жить этой жизнью.

Каплан занял жесткую позицию, и сначала я была напугана. Если я не смогу приносить свой психоз в эту комнату, то куда я его понесу? Но он мне помог через это пройти; он перебивал мои бессвязные высказывания, останавливал меня, и направлял мои мысли в ином направлении — на мою преподавательскую деятельность, моих студентов, мои статьи и исследования, моих друзей. Наши сеансы все меньше и меньше вращались вокруг психоза; все больше и больше они были о моей «настоящей» жизни. К нашему шестому году совместной работы — на следующий год после получения мною должности — дама из медицинской карты только иногда появлялась в эпизодических ролях и уже не бывала в центре сцены. Пришла пора позаботиться о других вещах.