Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [103]

«Тогда пришло время их принять. Тридцать шесть миллиграммов — восемнадцать таблеток. Прямо сейчас».

Я подняла глаза. Эд пристально смотрел на меня. Стив должен был вот-вот позвонить, как он делал каждый день, чтобы сказать мне, что пришло время принять лекарства. Мардер говорил Каплану, чтобы тот положил меня в больницу. Каплан сказал мне, что без медикаментов больница была моей следующей остановкой. «Ладно», — пробурчала я в телефонную трубку. «Ладно».

Я проиграла.

Я приняла всю дозу за один раз. Через пару минут я стала бессильной и сонной. Эд ушел, я легла в постель и, за исключением моих встреч с Капланом, я не выходила из дома в течение следующих нескольких дней.

Я больше не могла отрицать очевидного, и я не могла изменить реальности. Стена, которая отделяла даму из медицинской карты от Элин и профессора Сакс, была разбита вдребезги, и осколки лежали у моих ног. Леди из медицинской карты была реальной. Вот что было правдой.

В течение многих дней я чувствовала себя как человек, переживший автомобильную катастрофу: разбитая, выдохшаяся до такой степени, что легкое дуновение ветра могло бы сбить меня с ног. Я старалась, как могла, не смотреться в зеркало в ванной, но там опять была она, женщина с безумным взором, которую я в первый раз увидела в зеркале в Уорнфорде: спутанные грязные волосы; лицо, как у скелета, тощее костлявое тело. Любой, кто бы попытался определить мой возраст, легко бы мог добавить лет двадцать к реальной цифре. Проиграла, проиграла. Надежда умерла, и я была в трауре. Я хотела придти в ярость, разбушеваться, но я слишком устала для чего бы то ни было большего, чем взять в руки зубную щетку и, со временем, расческу.

Психоз высасывает из вас энергию как черная дыра во вселенной, а в этот раз я превзошла себя. Когда я, спотыкаясь, шла по тротуару — осторожно, шаг за шагом, как бы проверяя мостовую, как будто в любую минуту я могла провалиться или быть проглоченной — все, о чем я могла думать, были старушки, которые так ходили, и как я их жалела. Одна только мысль о походе за покупками — составить список, сесть в машину, куда-то поехать и сделать такое простое дело, как купить масла, яиц, хлеба и кофе — подавляла меня. Слава богу, что есть хорошие друзья.

После любой потери люди обычно тяготеют к привычному, чтобы почувствовать себя в своей тарелке. Как раненое животное, я зарылась в своей норе и окружила себя знакомыми вещами и голосами. Я часами разговаривала со Стивом по телефону, проигрывая каждое решение, которое я принимала, сортируя путаницу, пытаясь понять, что я сделала, как я должна была бы поступить, и каждый раз пытаясь придти к иному результату. На наших сеансах с Капланом в воздухе висело «Я же говорил», но это не было произнесено. Я проводила время со своими друзьями, которые видели меня больной, не отвернулись от меня с отвращением, и почему-то заботились обо мне.

И, в конце концов, я вернулась в свой офис в университете, где я пыталась работать над статьей и подготовиться к осенним занятиям. Но в основном я слушала классическую музыку и подолгу дремала на кушетке. Несмотря ни на что, кушетка все еще была моей, стены были моими, книги и бумаги были моими, и на двери офиса висела табличка с моим именем. Когда ты боишься упасть, ты хватаешься за все, что можешь.

К началу занятий осенью я уже кое-как стояла на ногах, была способна сконцентрироваться и с искренним удовольствием ожидала встречи со студентами и коллегами, которые уезжали на лето. Чтобы объяснить произошедшее, проще всего было сказать, что я перенесла сильный грипп, выздоровление было долгим, но день ото дня мне все лучше и лучше. Даже в солнечной двух-сезонной[23] Калифорнии сентябрь всегда чувствуется особенно многообещающим месяцем.

Несмотря на мои несчастья с лекарствами, мне удалось придерживаться своего плана по получению постоянной должности — написать и опубликовать достаточно работ, чтобы у меня был запас на тот случай, если мне придется взять отпуск по болезни. Я уже опубликовала в нескольких юридических журналах свою статью о правомочии отказа от лечения, и работа, которую я написала во время класса Джорджа Маля по Фрейду в Йеле, вышла в психоаналитическом журнале. Я также закончила писать свою первую работу по уголовной ответственности людей с расстройством множественных личностей, и начала набрасывать черновик еще нескольких статей, изучавших это расстройство и соответствующие статьи закона. По понятным причинам психоанализ и закон стали основными областями интереса и академических исследований для меня.

Несколько преподавателей медицинского факультета Университета Южной Калифорнии заметили мои работы и я была польщена и очень довольна, когда мне предложили там должность научного сотрудника. Я с радостью согласилась, но поняла, что я должна покинуть мою группу поддержки — АМДП — должность была в отделении психиатрии, и я не могла рисковать, чтобы они узнали о моей болезни, уж точно не до того момента, когда я получу постоянную должность. Я позвонила Стиву Визнеру в Йель и сказала ему, что я поднялась над моим пожизненным статусом пациента и становлюсь коллегой целому медицинскому факультету. «Я проникла в ряды врага!» — сказала я. Его смех был мне наградой.