Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [101]

В ту же секунду, как эти слова сорвались с моего языка, я хотела забрать их обратно. На его лице явно читалась боль, даже скорбь. Он мне доверился; теперь он об этом сожалел.

Каплан иногда говорил, что у меня было некое республиканское супер-эго, когда речь шла о моих психически больных друзьях. Я заставляла себя бороться годами; это помогло мне выжить. Поэтому я не была готова позволить кому-то еще делать то, чего я не могла позволить себе. Конечно же, моя нетерпимость больше говорила обо мне, чем о моем друге. Она причинила ему боль. И она стоила мне его дружбы.

* * *

Прошел мой первый месяц на сниженной дозе навана. Я чувствовала себя… неуверенно. Есть тут еще люди, в этой комнате, кроме меня и Каплана? Все кажется странным. Я не знаю, на чьей стороне Каплан.

Прошел второй месяц. Я снизила дозу до четырех миллиграммов. Занятия закончились. Я могла писать, но едва-едва — сложно сосредоточиться, когда в вашей голове развернули ядерную войну двухсантиметровые коротышки. Кто-то подмешивает анти-анти-психотические вещества в мою кровь и заставляет меня выглядеть психически больной. Но я не психически больная. Нет уж, спасибо, слава богу, я вам сама скажу, когда я в психозе.

С большим усилием я скрывала свои симптомы от Каплана. Поступить по-другому означало только доказать его правоту. Я сидела в кресле; я контролировала свою бессвязную речь.

Однако еще один член группы АМДП попыталась обойтись без медикаментов, и ей это не удалось. Да, да, она чувствовала себя лучше теперь, когда она приняла свои таблетки. «Но я думаю, что с точки зрения химии моего тела был выбран неправильный момент», — сказала она. «В следующий раз я сделаю это по-другому».

В этот вечер, разговаривая со Стивом по телефону, я сказала: «Я знаю, что болезни отличаются друг от друга, и что лекарства тоже бывают разные. Но знаешь, я начинаю думать, что есть интересные параллели между тем, что я пытаюсь сделать, и что люди в группе пытаются сделать».

«Ха! Ты так думаешь?» — сказал Стив. Я практически видела улыбку на его лице.

«Ой, замолчи».

* * *

Я была на трех миллиграммах в день. Дни и ночи теперь проходили гораздо тяжелее. Само физическое усилие держать мое тело и мои мысли в узде ощущалось, как попытка удержать стадо диких лошадей. Я спала урывками, сон был наполнен видениями, которые заставляли меня просыпаться в поту от ужаса. Тем не менее, я снизила дозу до двух миллиграммов.

Несколькими месяцами ранее я была приглашена на совещание в Оксфорд, и я приняла это приглашение. Было слишком поздно отменять мое участие, не рассердив людей, причинив им большие неудобства, и это представило бы меня как безответственного человека. В каком бы смятении я ни находилась, я должна была поехать. Там я каким-то образом удержалась на волоске, хотя я уверена, что многие сочли меня самым странным человеком, с каким они когда-либо встречались. К тому моменту, когда я поднималась на борт самолета, чтобы лететь домой, я была полной развалиной.

Когда я вошла в кабинет Каплана в первый день по возвращении, я прямиком направилась в угол, села на пол и начала трястись. Меня окружили мысли о злых созданиях, вооруженных кинжалами. Они разрежут меня на тонкие кусочки или заставят меня глотать раскаленные угли. Позже Каплан опишет меня как «корчащуюся в агонии».

«Элин, вы должны увеличить дозу», — немедленно сказал он. «Вы в остром психозе».

«Одно. Усилие. Число. Взрыв».

«Вы увеличите дозу лекарства?» — спросил Каплан.

Меня трясло, но я замотала головой. Я не могла принимать большую дозу. Миссия еще не закончена.

Сразу же после этого я пошла на прием к Мардеру. Он до этого никогда не видел меня больной; он думал (и я его не выводила из заблуждения), что у меня было легкое психотическое расстройство, и что моей основной заботой было избежать ПД. Войдя в его кабинет, я села на кушетку, сложилась пополам и начала бормотать. Я была растрепанна, я не могла вспомнить, когда я спала или что я ела. Когда я мылась — в Оксфорде? До Оксфорда? И имело ли это значение, когда мы все скоро умрем? Любой, кто вошел бы в этот момент в кабинет, подумал бы, что Мардер лечит шизофреничку с улицы. Неделями позже он сказал мне, что я именно так и выглядела.

«Взрывы в голове и люди, которые пытаются убить. Ничего, если я разнесу ваш кабинет?» «Вы должны уйти, если вы думаете, что вы это сделаете», — сказал Мардер.

«Хорошо. Маленькие. Огонь на льду. Скажите им, чтобы они меня не убивали. Скажите им, чтобы они меня не убивали! Что я такого сделала? Все эти взрывы. Сотни тысяч с мыслями. Запрет».

«Элин, вы думаете о том, что вы представляете опасность для других людей? Или для самой себя?» — спросил он.

«Это вопрос — подвох», — сказала я.

«Нет», — сказал он. «Я серьезно, я думаю, что вам нужно быть в больнице. Я могу устроить вас в Клинику Калифорнийского Университета прямо сейчас, и все пройдет без лишней огласки».

«Ха-ха-ха. Вы предлагаете положить меня в больницу? Больницы — это плохо, они безумны, они грустны. Лучше держаться от них подальше. Я Бог. Или я раньше им была. Я даю жизнь, и я ее забираю. Извините, но я не знаю, что я делаю».