Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - [75]

– Я вынужден сообщить вам пренеприятнейшее известие, – сказал я. – Ваш муж, Лена, и ваша жена, Костя, все узнали. Вчера вечером я говорил с Москвой в присутствии вот этой девушки, Мананы.

Манана кивнула головой. Выражение на ее лице стало странным. Леночка и Константин сильно смешались, покраснели и беспомощно переглядывались.

– Но у меня нет никакой жены, – забормотал Каневский. – То есть она есть, но…

– Я знаю все ваши «но», – сказал я как можно жестче. – Я знаю абсолютно все, даже в каком – а именно голубом – платье была ваша невеста, и какие цветы – а именно гладиолусы вы ей подарили, и сколько гостей точная цифра тридцать семь – присутствовало на вашей свадьбе, и какую речь произнес на ней Борис Николаевич Гордин. Я хочу узнать лишь одно: когда прилетает сюда Субботин?

– Завтра утром, – сказала потрясенная Леночка. – Но Юрий Анатольевич просил…

– Меня он не просил ни о чем, – сказал я, ведя Манану к двери.

– Скажи, зачем ты сказал, что их муж и жена обо всем узнали? – спросила Манана, когда мы вышли во двор.

– Я пошутил, – сказал я.

– Я еще не всегда понимаю, когда ты говоришь всерьез, – сказала она. Мне очень понравилось это «еще».

…Машина уже подъезжала к Гагре, когда Манана взяла вдруг меня за руку.

– Знаешь, – сказала она, – они не очень любят друг друга. Я бы никогда не сказала, что у меня нет жены…

…С председателем оргкомитета мы договорились сразу к взаимному удовольствию – на последний день всегда накапливается столько незапланированных выступлений, что лишние полчаса оказались подарком.

Как провести вечер, пока Манана была рядом, проблемы не представляло: мы снова побродили вдоль моря, поболтали, порассказывали друг другу историй из своего незабываемого детства, и я отвел ее домой уже за полночь, когда все хорошие девочки давно уже должны спать. Наутро она появилась в санатории сразу после завтрака, и, хотя утреннее заседание уже началось, мы вдвоем стали совершать моцион по дорожкам, не выпуская из виду въездных ворот. И вот наконец на территорию вкатилась машина, посланная на аэродром, и из нее вышел Юрий Анатольевич Субботин собственной персоной.

Конечно, он безумно удивился, увидев меня, и я, разумеется, был крайне поражен, встретив его в это время и в этом месте. Мы так долго и так натурально ахали и охали, что бедная Манана совсем запуталась и чуть было не сорвала мне всю игру. Я познакомил их, и теперь уже втроем мы продолжали медленно ходить кругами вдоль теннисных кортов, потом по параллельной дорожке у самого моря, мимо пальм, магнолий и столовой, поднимаясь снова к кинозалу, но минуя его. Все конференты сидели на заседании, никто не попадался нам на пути, солнце не скупилось на тепловую и световую энергию, но Субботин отчего-то не радовался жизни. Он все больше нервничал, беспокойно поглядывая на часы.

– Ты разве не пойдешь на симпозиум? – не выдержал он наконец.

– Да нет, – безмятежно ответил я. – А ты сходи, сейчас как раз Каневский выступает. Получишь большое удовольствие.

Субботин остановился, нахмурившись. Я стоял напротив него, сама доброжелательность и благодушие. Манана прижалась к моему боку, и я обнял ее за плечи. Мы являли собой прекрасную скульптурную группу: «А разве что-то случилось?» Постепенно морщины на субботинском лбу разгладились, а губы расплылись в известной всем сотрудницам его лаборатории обаятельной улыбке.

– Раскусил, значит! – сказал он.

– Значит, раскусил, – сказал я.

…Мы обедали в «Гагрипше» втроем: о том, чтобы съездить за Леночкой и Костей, ни Субботин, ни Манана не хотели и слышать.

– Видите ли, – рассказывал Юра Манане, – мы ведем работу по изучению тех резервов, что есть у нашей психики. Объем памяти, скорость реакции и все такое. Но среди этих проблем одна особенно интересна – так называемый «брэйн-сторминг» или, по-русски, «мозговой штурм». Вещь известная довольно давно: перед группой специалистов ставят какую-то сложную проблему, и они должны предлагать ее решения – коротко, не критикуя друг друга, в большом темпе выдвигая самые смелые и даже нелепые предложения. При определенных условиях часто генерируются неожиданные и плодотворные идеи, надо лишь ввести группу в соответствующий настрой. В сущности, этой идеей пользовались еще древние скифы. Если надо было решать сложную задачу, они собирались вместе, выпивали достаточное количество неразбавленного вина, и раб-эллин, презирая варваров и их обычаи, записывал все, даже самые дикие высказывания. Поразительным образом среди них всегда находились такие, что потом, на трезвую голову, оказывались достойными внимания. Видимо, алкоголь снимал на время жесткий контроль левого полушария, тормозил взаимное торможение двух половин мозга и возвращал скифов к древнейшим временам коллективного мышления. Современный брэйнсторминг тоже вроде неразбавленного вина для человеческого мозга. И вот мне подумалось: а что, если вместо группы людей взять только одного, но поставить его в необычное положение, возбудить его воображение, сделать так, чтобы он попросту не мог не пытаться решить задачу, включив каждое из своих полушарий на полную мощность. Ясно, что сам человек этот должен быть незаурядным…