Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - [72]

Манана, как и я, завороженно смотрела на поясной портрет работы неизвестного мастера.

– Это он? Отвечайте! – зловещим шепотом приказал я, склонившись к ее уху.

– Значит, правда… – с этими словами Манана почти бегом устремилась в глубь парка.

Я не спеша пошел за ней следом. Видимо, загадочный механизм, заставлявший ее убегать сразу после разговора со стариком, на этот раз просто немного заел, и Манана пробыла со мною несколько лишних минут. Но она убежала недалеко, я обнаружил ее на скамейке под огромным деревом, ветви которого спускались почти до земли. Наверное, это было ее любимым местом, может быть, и вчера, покинув Стольника, Манана укрылась здесь.

Я сел рядом. Манана молчала, а я помнил еще, как это трудно в ее возрасте, и терпеливо ждал исхода внутренней борьбы. И вдруг кто-то спрятавшийся в кустах за скамейкой довольно ощутимо ткнул меня в спину. Пожалуй, эта деталь была уже излишней. Не поворачиваясь, я сказал, постаравшись придать своему голосу теплоту и сердечность: «Так хотелось отдохнуть, посидеть спокойно, а теперь придется ломать кому-то ребра…» За спиной потоптались немного, стукнули друг о друга какими-то не то деревяшками, не то костяшками. Злоба закипала во мне медленно, но, кажется, всерьез. И тут этот идиот решился все-таки и стукнул меня меж лопаток. Я вскочил, резко повернулся к кустам и в первый миг подумал, что схожу с ума. Рядом со скамейкой стояла большая грустная белая птица с огромным клювом. Живой, настоящий пеликан со всеми своими инстинктами и регуляторными системами.

Наверное, я был очень смешон. Манана, уткнувшись в ладони, прямо-таки сотрясалась от приступов хохота. Я тронул ее за плечо и, пытаясь спасти реноме, выпустил свой последний руставелиевский заряд.

– «Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор!» – тихо, но с благородным пафосом произнес я слова рыцаря Автандила.

Манана обратила наконец ко мне свой лик. И тут я к полному своему изумлению увидел, что она плачет, совсем по-детски размазывая но лицу слезы.

– Скажи, – сказала она умоляюще, и ее удивительная манера превращать обычные шипящие и свистящие звуки в маленькие музыкальные пьесы достигла паганиниевских высот, – скажи, у тебя есть хоть какие-нибудь смягчающие обстоятельства?

Не сдерживаясь более, Манана уткнулась носом в мою грудь и уже не плакала, а рыдала. Я был, конечно, поражен и даже немного испуган, но не до такой степени, чтобы не заметить этого перехода на «ты». Впрочем, лить слезы вдвоем – это, пожалуй, не меньше, чем выпить на брудершафт.

…Детективная история, которую поведала мне Манана, оказалась одновременно трогательной и смешной, как, впрочем, и она сама.

Тип в тирольской шляпе был известный всей Гагре и ее окрестностям чудак, одержимый редкой в этих краях шпиономанией. Он замучил начальника местной милиции и прочих официальных лиц своими нелепыми подозрениями, его выдумки надоели прокуратуре и горисполкому, редактору газеты лень уже было выслушивать его новые фантазии. Но «тиролец» время от времени жаловался вышестоящему начальству, что его сигналы о повышении бдительности не находят отклика у должностных лиц. Абзац. В этот раз он даже летал в Москву, вручать кому-то какие-то очередные разоблачения. И тут в самолете судьба дала ему возможность посрамить наконец своих недоброжелателей. Стольник – очевидно, связник – проговорился о некоей государственной тайне, из-за которой мне не следовало сидеть в своем кресле «два Боря». «Тиролец» быстро смекнул что к чему, и стал ловить каждое слово своих соседей справа и слева, которые говорили о каких-то экспериментах, планах и, разумеется, диверсиях. Хуже того, они перешли вдруг на иностранный язык, более того, на английский, в чем «тиролец» готов был поклясться, поскольку любил заграничные детективы и знал несколько часто встречающихся в них слов. Абзац. Уже перед самой посадкой к его соседям подошел тот самый человек, скорее всего руководитель группы, которому вначале из-за конспирации быть среди них не следовало, и заговорил на том же языке. Затем все трое ушли куда-то вперед, к пилотской кабине, и долго о чем-то совещались. Однако одну ошибку враги все-таки совершили: на кресле осталась визитная карточка одного из них, которую «тиролец», разумеется, похитил. По прилете в Сухуми диверсанты разделились: двое постарше пошли в ресторан, а молодая пара направилась к автобусу. «Тиролец» последовал за ними, поскольку следить за опытными разведчиками было опасно. Обращаться в милицию, чтобы она задержала иностранных шпионов, на этот раз он не рискнул, в Сухуми его уже знали. Зато «тиролец» проследил двух молодых, но крайне опасных диверсантов до Нового Афона и записал адрес явочной квартиры, где их уже ждали. Вернувшись в Гагру, он сразу бросился в газету, потому что здесь, на Морской, 6, было единственное место, где над ним хотя и посмеивались, но не злобно, а иногда даже и выслушивали. Редактор долго вертел в руках добытое «тирольцем» вещественное доказательство – визитную карточку. Потом, подзуживаемый коллегами, заказал напечатанный на ней номер московского телефона, сказал, что говорят из гагринской газеты «Авангард», и спросил, не посылала ли редакция журнала такого-то своего корреспондента в их город. К его удивлению, выяснилось, что данный сотрудник должен находиться на симпозиуме, открывающемся именно в этот день, то есть в четверг, и именно в этом городе, то есть в Гагре. Тогда главный редактор «Авангарда» успокоил всполошившуюся московскую редакцию, сказав, что упомянутый ее сотрудник, вероятно, жив и, быть может, здоров, и поручил Манане, направленной к ним в газету на стажировку из самого Тбилиси и вот уже неделю слонявшейся без дела, разобраться во всей этой истории.