Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - [69]

Причем тут, однако, взгляд? Остин считает, что он создает предустановку – физиологическое смещение, благодаря которому одно полушарие запускается в работу на доли секунды раньше другого, берет на себя лидерство в решении задачи и реципрокным образом притормаживает активность противоположной половины мозга. Когда человек сознательно смотрит на яблоко, расположенное слева от него, то увидеть внешний предмет дает ему приказ, пришедший на глазные мышцы из переднего лобного отдела правого полушария. Но если нет никакого предмета, то направление глаза становится случайным, управляемым внутренними событиями жизни мозга. Можно допустить, что человек, который и в этом случае бросает взгляд влево, где ему теперь нечего рассматривать, обладает более активным правым полушарием.

Остин и сам сомневается, что предлагаемый им метод точен. Любопытно, однако, что книга его многое рассказывает о нем самом. Не видя и не зная этого профессора университета Медицинского центра в Колорадо, мы можем почти безошибочно отнести его к «правополушарным» представителям человечества. Вот как заканчивает он раздел, посвященный предшествующему мысли движению глаз: «Хор, составленный из самых разных голосов, постоянно звучит в нашем сознании, он определяет собой самые несвязанные ассоциации во время сна и самое напряженное внимание, когда мы бодрствуем. Обе половины мозга интенсивно обмениваются своим опытом, сводят воедино свои точки зрения и подходы, и в результате этого синтеза в мозгу звучит целая симфония талантов. Мозолистое тело служит рупором, через который левое полушарие говорит – в полном смысле этого слова – с правым, а то отвечает ему, используя весь свой музыкальный репертуар. А поскольку все отделы мозга – височные, затылочные, лобные его доли – представлены в этом оркестре и слева, и справа, мы постоянно слышим сложные, насыщенные произведения в прекрасном исполнении, и при этом тонкое ухо знатока всегда улавливает удары барабана и звон цимбал, которые идут от базовых, примитивных структур мозгового ствола и задают свой ведущий ритм».

…Бросим беглый взгляд – налево или направо, как кому удобнее: нам предстоит ответить еще на кое-какие важные вопросы.

Теперь я намеренно редактировал «доклад» таким образом, чтобы не ставить последней точки. Во-первых, по соображению симметрии: первая, опубликованная в журнале половина статьи состояла из двух кусков, следовательно, и второй половине пристало быть такой же. А во-вторых, не напрасно же я работал все последние месяцы: собранных и продуманных за это время материалов с лихвой хватало на завершение многострадального сериала – в том случае, конечно, если оно не появится само собой каким-нибудь новым загадочным путем.

Я разложил на столе вырезки и выписки, расшифровки интервью и бесед, а также свои глубокомысленные комментарии к ним. Пожалуй, я и сам мог бы прочесть доклад на симпозиуме, во всяком случае обзорный. Хотя, честно говоря, в запасе у меня была и парочка свежеиспеченных собственных гипотез…

По слухам – респектабельным, внутринаучным, но все-таки слухам, поскольку точно тут никто ничего не знает, – спортсмены потому лишь постоянно доводят себя до полного изнеможения, поднимая свои сотни килограммов или пробегая свои сотни метров, что при повышенной физической нагрузке у них раздражается центр удовольствия в коре головного мозга. Бывают, видимо, люди, у которых центр этот любит, чтобы руки перекладывали бумажки, а голова лихорадочно соображала, как скомпоновать эти разрозненные тексты и какие выводы следуют из самых противоположных по духу высказываний. Я был почти счастлив, я даже мурлыкал себе под нос, пока не набрел на листок, написанный явно не моей рукой. Приглядевшись, я узнал характерные Танины завитушки. Значит, уезжая, я в спешке прихватил его с ее стола. Не дай бог что-то важное и срочное, костей мне тогда не собрать. Я пробежал страничку глазами, и вся моя трудовая психотерапия пошла насмарку.

«Юре», – значилось вверху. Далее следовало несколько строк, против части из них стоял крестик, очевидно, в знак того, что обозначенная ими операция выполнена. Опытным глазом, продираясь сквозь небрежности почерка и странные порой аббревиатуры, я с удивлением обнаружил, что первая строчка представляет собой цитату из моих частых разглагольствований на редакционные темы: «Идеал. Автор – блонд, невыс. роста в запотев. очках». Против нее стоял знак плюс. Таким же крестиком была отмечена еще одна абсолютная истина: «День сдачи матер. в секретар. – десятого». Видимо, Таня в своем вечном стремлении кого-то опекать наставляла Рексина на праведный путь: Юра появился в журнале сравнительно недавно и не знал еще ни местного фольклора, ни технологического графика. Воспитательную функцию преследовала, вероятно, и третья строка: «Псевдоним. Ю.С.»; эта директива тоже была реализована, о чем свидетельствовал символ «+». И лишь последняя запись меня несколько озадачила. Это были всего два слова, разделенные запятой. Поскольку буквы «а» и «и» в Таниной скорописи выглядели однояйцовыми близнецами, первое могло читаться как «Минина», но также и «Манина», а второе – «корр.» – скорее всего означало «корректура». Так или иначе, но Бунинской не удалось пока осуществить грандиозные планы, зашифрованные этой строкой: место для плюсика оставалось вакантным. Поэтому я постарался удержать в памяти одну лишь эту, не совсем понятную запись, чтобы напомнить о ней Тане по приезде в Москву, и, не дожидаясь Стольника, лег спать.