Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - [53]
Нужная страница нашлась почти сразу: «Нет ни одного специалиста по надежности электронных устройств, – не без любопытства читал я свой собственный текст десятилетней давности, – который бы не говорил с восхищением о том, как безотказно работает наш мозг – из-за того, что все его элементы по многу раз соединены друг с другом. На симпозиуме в Аллертоне дань этим рассуждениям отдал калифорниец Сперри. «Большинству из вас известно, – говорил он, – что когда в мозгу имеется рана или даже когда удалена целая доля полушария, – например, височная или передняя доля, – механизм мозга продолжает работать настолько хорошо, что трудно заподозрить какой-либо дефект… Как резко контрастирует с живучестью мозга ненадежность построенных человеком электронных цепей, где одна-единственная перегоревшая лампочка или сломанная проволочка производит разрушительный эффект!» – патетически восклицает Сперри».
Конец цитаты из трудов одного некогда восторженного автора. Да, мы были тогда дерзкими парнями – разбрасывались восклицательными знаками налево и направо. Но и то сказать, некоторое право к тому имели: о самоорганизации в те годы мало кто говорил, а об аллертонском симпозиуме и вообще только наш журнал рассказал читателям, – главным образом потому, что один из его сотрудников все никак не мог забыть, с чего начиналась его журналистская карьера. А начиналась она, между прочим, с интервью с Норбертом Винером, отцом, к слову сказать, кибернетики, которая, в свою очередь, мать самоорганизации.
…Поток воспоминаний уносил меня дальше, чем это требовалось для дела, а кроме того, я достаточно уже распушил перья, чтобы считать, что получил необходимую для работы положительную эмоцию. Поэтому один из живущих во мне людей – а именно левый, логичный и рациональный – направил мемуарную энергию в иное русло: я вспомнил, как ревниво следил после той публикации, не доберется ли еще кто-нибудь до симпозиума по самоорганизующимся системам, и как доволен был, что опасения мои оказались напрасными.
Ну и что? А то, что таинственный мистер Икс, навестивший меня час назад, либо читал те же, что и я, материалы, либо же следил за моими работами. В обоих случаях вывод отсюда следовал один: между мною и автором «Пожизненных соавторов» существовала какая-то связь, то есть его явление народу в нашем подвале было неслучайным. Пришел, ибо не мог не прийти…
Нельзя сказать, что вся эта пинкертоновщина была мне по душе, но желание жестом фокусника положить на стол начальству вполне сносный опус да вдобавок еще намекнуть на возможное продолжение было столь сильно, что я решил во что бы то ни стало добраться до его автора в исторически кратчайшие сроки.
Но тут в комнату вошли Таня Бунинская и Юра Рексин и с деловым видом направились каждый к своему столу. Теперь весь экипаж был на месте, из чего я справедливо заключил, что рабочий день кончился, и, следовательно, прекратилась редакционная суета и беготня, и наступил момент, когда можно немного поработать. Общность территории, языка, судеб и одной на всех троих пишущей машинки сплотила нас до такой степени, что вторая сигнальная система практически была нам не нужна: мы понимали друг друга, и даже слова не служили тому помехой.
Короткими, рублеными фразами, исключительно правополушарно, я изложил происшедший со мной казус, штрихпунктиром наметил логику своих рассуждений, не скрывая ни намерения поставить случившееся чудо на службу журнальным и собственным интересам, ни некоторых опасений по поводу того, поймет ли читатель всю прелесть нового жанра – статьи-анонимки. Таня схватила суть дела мгновенно.
– А что тебе за дело до настоящей фамилии? – спросила она. – Ставь любую, условную, сдавай материал, а там видно будет. Появится же он когда-нибудь. А нет, обойдемся псевдонимом.
– Напиши: доктор психологических наук Ю. Субботин, – поддержал ее Юра, но, видимо, нечаянно наступил на одну из невидимых миру Таниных мозолей. Она взглянула на него так, словно он разругал на летучке лучший ее материал. Юра медленно снял очки и стал пальцами протирать стекла. Это означало, что удивление его было предельным и, безусловно, искренним – человек не властен над своими рефлексами. Я же проявил эмоциональную тупость и не придал этому нелепому эпизоду ровно никакого значения, отнеся его на счет милых капризов, – явления из области так называемой иррациональной девичьей логики, пытаться постичь которую я категорически запретил себе много лет назад. Да и не мог я в тот момент следить за движениями тонкой женской души (понимать ее мне не дано от роду), ибо голова занята была другим. Как раз в эти дни прежняя журнальная кампания за статьи с продолжением, которые, как известно, особенно привлекают читателей, заставляя их с нетерпением ждать следующего номера и все эти долгие недели чувствовать себя сопричастными к работе редакции, и тем укрепляют их верность ей, сменялась борьбой за лаконичные, умещающиеся на нескольких страницах публикации, – они, как хорошо все знают, только и нужны занятым и не склонным к долгому чтению подписчикам. Массы все больше пронизывала идея, что отсылать читателя к следующему номеру – значит оскорбить его в лучших чувствах, заставить целый месяц злиться на редакцию и, может быть, даже переметнуться к другим изданиям. Я пережил уже несколько подобных крутых перемен курса (их периодичность – три-четыре года) и знал по опыту, что открыто идти против течения в этих случаях – чистейшее донкихотство. И потому скрыл от товарищей по перу, что статья по самой своей структуре требует продолжения, и, стало быть, Танин совет, в любом другом случае безукоризненный, теперь бессмыслен: мне все равно нужен сгинувший автор или, еще лучше, его наследники, сохранившие архив. Что же касается мысли взять псевдоним «Ю. Субботин», то здесь необходимо небольшое отступление.
