Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - [47]

Набравшись научной отваги решать вопрос о том, как формируется наша психика, Эвальд Васильевич Ильенков уже, видимо, без всякой робости включился в незаконченный диспут, участниками которого были Беркли, Дидро и многие другие мыслители прошлого. Спор шел тогда вроде бы по частному поводу, но касался по существу основ философии, отсюда и его накал.

Скандально знаменитый епископ Джордж Беркли, умудрившийся напасть чуть ли не на все современные ему передовые научные течения, издал в начале позапрошлого века трактат «Опыт новой теории зрения», в котором предложил всем желающим поспорить по поводу решения старой проблемы – так называемой задачи Молинэ. Формулировалась она внешне невинно: если слепорожденный вдруг прозреет, узнает ли он хорошо известные ему предметы? Сумеет ли отличить круг от квадрата? Беркли утверждал, что «объект осязания» и «объект зрения» – две не связанные друг с другом вещи, лишь по недоразумению да по привычке объединяемые в единый «комплекс». Поэтому, исходя из его философии, прозревший слепой не сможет зрительно различать пусть даже прекрасно известные ему осязательно предметы. И проделанная в то время операция снятия катаракты как будто бы неопровержимо – ибо экспериментально! – подтвердила правильность берклианской системы взглядов.

Но из этой системы следовало, что понятие образа – это фикция, и наши органы чувств отражают никак не соотносящиеся между собой стороны вещей. Материалисту трудно было примириться с такой капитальной утратой, и сорок лет спустя после выхода трактата Джорджа Беркли Дени Дидро попытался спасти понятие образа. В «Письме о слепых в назидание зрячим» он ввел дополнительное условие в задачу Молинэ, с тем чтобы изменить ее решение, данное Беркли. Если прозревший слепой – математик, доказывал Дидро, то он способен узнать знакомые ему по осязанию предметы и сумеет отличить круг от квадрата, ибо математику под силу выявить те общие и неизменные соотношения, которыми представлен один и тот же объект и в зрении, и в осязании. «Образ» восстанавливался в правах, но ценой сложных геометрических умозаключений и логических операций. И потому наглядные, «простые» соображения Беркли еще долго портили кровь философам.

«Коварство аргументации Беркли, доставившей столько хлопот материалистической философии и психологии, заключается по-видимому в том, что психологическая и гносеологическая проблема «образа» была подменена по существу чисто физиологической проблемой, – пишет Ильенков в статье «Психика человека под «лупой времени». – Если же взглянуть на развитие психики слепоглухонемых с точки зрения, охватывающей более широкий круг факторов, нежели физиология, то оно будет иметь значение экспериментального подтверждения материалистической концепции «образа», того самого подтверждения, которого столь не хватало Дидро в его споре с Беркли. А именно: развитые слепоглухонемые имеют абсолютно тот же, вполне тождественный и адекватный, образ «внешних» (причем очень сложных) предметов, что и люди, воспринимающие этот внешний мир преимущественно с помощью зрения. Достаточно пронаблюдать, с какой поразительной точностью слепоглухонемая Юля Виноградова воспроизводит в пластилине формы и пропорции «ощупанного» ею предмета, даже такого сложного, как деревенская изба со всею ее утварью или контуры оврага, по которому она гуляла…»

Подчеркнуть слово «экспериментально» в своей статье Эвальд Васильевич не посчитал нужным, это сделал я с его согласия.

Витязь в собственной шкуре [7] Научный детектив: раздвоение, слияние и пересечение потоков сознания

Что отдашь – твоим пребудет.

Шота Руставели

Пролог

Все необычные события начинаются самым будничным образом: кто-то стреляет или стреляется, рождается или умирает, влюбляется, ошибается адресом, срывается в пропасть или выигрывает в лотерею. В этот раз все было по-другому: в редакцию пришел незнакомый мне доселе мужчина и принес написанную им самим, по собственной инициативе, статью, которую практически безо всяких «но» можно было посылать в набор. Он не радовал меня телефонными звонками, согласовывая сроки и объем, не пугал многомесячными перерывами между ними, не утешал рассказами о своих заграничных командировках, ставших на пути исполнения наших с ним планов, и не искушал предложениями о соавторстве. Он просто взял да пришел и, не говоря никаких «не посмотрите ли по диагонали», повоевал немного с замком своей папки и положил передо мною страниц десять машинописи.

«Бойся данайцев, дары приносящих». Конечно, я был обязан сразу насторожиться. Но профессиональная бдительность на миг оставила меня. (Теперь, когда истинный смысл случившегося стал мне ясен, я задним числом во всем виню свое правое полушарие, столь неожиданно отключившееся и потому не сумевшее в нужный момент прийти на помощь левому.) И откуда только она берется, эта вечная вера в чудо? Неужели генетически запрограммировано до конца дней своих жить и надеяться, что в самый нужный момент, посреди пустыни Син, вдруг выпадет с неба манна? Что именно в тот день, когда, казалось бы, во всей вселенной нельзя отыскать умного, захватывающего, современного, не без изящества написанного, но в то же время общедоступного и отвечающего изысканным вкусам журнального начальства материала, откроется вдруг дверь и на пороге окажется милый, застенчивый, невысокого роста блондин в запотевших с мороза роговых очках и достанет из папки нечто десятистраничное – не роман, но и не заметку, а шедевр самого дефицитного размера?..