Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике - [45]

Ребенок, лишенный всех способов получить информацию о внешнем мире, – это лишь человеческий материал, который имеет возможность стать человеком. Насколько это удается – зависит от совместной деятельности педагога и ребенка. Им вдвоем надо решить почти неразрешимую задачу – создать человеческую личность. Педагогу в этой работе ничто не мешает, но и не помогает. Если что-то не продумать, упустить какую-нибудь мелочь – это сразу становится очевидным. Самое простое, обычное, чему мы никогда не вздумали бы учить своих детей, – улыбка, мимика лица, выражающая радость, гнев, согласие, протест – сотни разных чувств и состояний. У слепо-глухого ребенка ничего этого нет, и, радуясь, он может вдруг исказить черты своего лица гримасой, похожей на наше выражение боли. По заказу профессора Соколянского было создано более десятка масок, ощупывая которые, его воспитанники постигали язык общепринятой человеческой мимики. И пантомиме их тоже надо специально учить. Помнишь, Саша, ты рассказывал, как обрил бороду и несколько дней изумлялся – насколько невыразительна нижняя часть лица? Помнишь, как тебе вновь пришлось осваивать мимику, восстанавливать забытый язык подбородка? Мелкий вроде эпизод, но как много в нем видно.

А вот случай, который объяснил мне еще больше. В Загорске был очень трудный мальчик: когда его привезли, он лежал в углу и ни на что не реагировал, только ел и спал. Прошли годы, прежде чем удалось научить его одеваться, обслуживать себя, он стал даже говорить. Но никому не приходило в голову внушить мальчику, что в этом мире существует не одно только добро. И вот когда он оказался в коллективе своих сверстников, те стали подшучивать над ним – например, дактилировали ему в руку, то есть «говорили» с помощью специального алфавита, состоящего из комбинаций пальцев, так называемой дактилологии, чтобы он лез в шкаф или снимал ботинки прямо на уроке. Он беспрекословно выполнял все подобные команды, не мог даже вообразить, что окружающие способны на злую насмешку. И в тот миг, когда понял: весь мир совсем не такой, каким виделся раньше, люди, оказывается, могут говорить неправду, нервы его не выдержали. Долго не могли вывести мальчика из глубокого шока.

Упустили очевидную, пожалуй, вещь в воспитании, которая к нормальному ребенку приходит сама собой, и вот какой неожиданный результат… Тысячу раз был прав Даниил Борисович Эльконин, когда, выступая на защите докторской диссертации Мещерякова, уподобил Загорский интернат «психологическому синхрофазотрону». «Загорский детский дом для психологов и педагогов – все равно, что синхрофазотрон для физиков», – сказал он. И это так: наблюдая слепоглухих детей, можно исследовать тончайшие нюансы становления человеческой психики. Я правильно говорю, Саша?

– Правильно, Эвальд. Только, пожалуй, не о главном. Когда человек уже понимает какой-то язык, когда ему можно что-то сказать – жестами, словами, то все становится проще, хотя, с другой стороны, труднее. С мальчиком, о котором ты говоришь, случай действительно тяжелый, но мы исправляем свою педагогическую ошибку. Но когда к нам привозят ребенка, слепого и глухого ко всему на свете, без желаний, без каких бы то ни было мыслей, как установить с ним контакт? Он не интересуется ничем, любой предмет, который вы вложите в его руку, тут же падает на пол.

Раньше все мы были абсолютно уверены, что всякий человек родится с так называемым поисково-ориентировочным рефлексом, что в нем заложено стремление познавать окружающий мир. Но вот раз за разом мы убеждались, что у наших слепоглухих детей рефлекс этот обнаружить не удается.

Нормальный ребенок, едва появившись на свет, сразу попадает в какую-то определенную среду, и она приносит ему пользу либо вред. Свет, тепло, улыбка матери, звук ее голоса – все это проникает в его мозг, и там образуются связи. Они возникают очень быстро – дело это для организма сверхважное, и достаточно одного-двух подкреплений, чтобы такая связь замкнулась: малыш уже ищет что-то, что-то исследует, к чему-то тянется. Полное впечатление, что он с этим и родился. Но на слепоглухонемого ребенка среда таким образом не воздействует, и у него не появляется побуждений к ориентировочной деятельности. Нелегко идти против обстоятельств, но против фактов и вовсе невозможно: они заставляют усомниться в существовании у слепоглухого ребенка безусловного рефлекса, из которого вырастают любознательность и жажда исследовать окружающий мир. Из нашей работы следует, что рефлекса, о котором пишут все учебники, у слепоглухих детей не существует. Ведь ничто не заставит его заинтересоваться предметом, который вы ему дадите, если предмет этот не удовлетворяет какую-либо его потребность.

Что же остается? Как пробиться к его мозгу, который пока еще всего лишь вполне исправный механизм, предназначенный для мышления, но в нем надо соединить между собой многочисленные части, чтобы он смог перерабатывать «сырье» – сигналы окружающего мира? Остаются лишь неустранимые потребности живого организма – в еде, в питье, в тепле. Используя их, мы должны создать условные рефлексы, чтобы вывести слепоглухонемого ребенка из состояния полного безразличия к жизни. Нам надо извлечь максимум возможного из известного факта: хотя такой ребенок с тупым равнодушием роняет или бросает карандаш, коробку спичек, ключ, но если засорится соска, то он станет ее ощупывать.