Наследство для двоих - [17]

– Наследникам? Уж если ты решил пользоваться множественным числом, то не лучше ли сказать «наследницам»? – жестко проговорила она.

– Послушай, Эбби, до тех пор, пока завещание не вскрыто, я не думаю, что нам следует ломать головы и воображать себе всякие гипотетические трудности.

– Я не такая, как моя мать, Лейн. Я предпочитаю предвидеть любые осложнения. А ты не можешь не согласиться с тем, что все это способно обернуться долгим и изматывающим судебным процессом.

– Вполне вероятно.

Эбби отвернулась и стала смотреть на просторы пастбища, тянувшегося вплоть до расплывчатой линии деревьев, которыми поросли берега реки Брасос. Здесь, в Ривер-Бенде, ей были знакомы каждая пядь земли, каждый куст, каждое дерево. Она знала по именам всех пасущихся здесь лошадей и могла без запинки пересказать родословную каждой из них. Это – ЕЕ наследство. Как может Лейн стоять рядом с ней и спокойно рассуждать о том, что всему этому и впрямь может что-то угрожать!

– Кем была его любовница? Какой она была? – Почувствовав замешательство собеседника, Эбби повернулась и поглядела ему в лицо. – Я хочу знать! И не бойся ранить мои чувства. После всех этих лет я хочу наконец услышать правду. Мама наверняка ничего этого не знает, и только ты можешь дать мне ответ.

Несколько секунд Лейн молча разглядывал женщину, а затем начал рассказывать все, что знал.

– Ее звали Кэролайн Фэрр. По-моему, она была откуда-то с востока. Дин встретился с ней в Хьюстоне, на закрытом показе в Музее изящных искусств.

5

Усталый и взмокший, на ходу ослабляя узел галстука, Дин взбирался по широкой лестнице на второй этаж, где находились их с женой комнаты. Как же ему хотелось скинуть повседневные заботы и нервотрепку с такой же простотой, с которой по вечерам он снимал деловой костюм и галстук! Вот уже три бесконечно долгих года он отчаянно пытался и все же никак не мог привыкнуть к этой шкуре. Если у Р.-Д. принятие важнейших решений занимало лишь несколько секунд, то Дин, прежде чем дать клиенту тот или иной совет, мучился целыми днями, да и то, будь на его месте отец, тот предусмотрел бы вдвое больше возможностей. Дин никогда не чувствовал себя до такой степени не в своей тарелке.

Проскакать несколько миль хорошим галопом, а затем пообедать – вот в чем он сейчас нуждался. Придя к такому решению, Дин толкнул дверь спальни и вошел в комнату. Одетая в пеньюар, Бэбс сидела перед трюмо и смотрелась в висевшее под углом зеркало.

– А, вот и ты, – улыбнулось Дину ее отражение. – Как прошел день?

– Отвратительно. – Он сорвал наконец с шеи галстук и закрыл дверь.

– Это плохо. Но сегодня вечером ты можешь отдохнуть, расслабиться и забыть о всех своих неприятностях, – легко прощебетала она, взмахнув рукой в сторону огромной постели с четырьмя столбиками и резной кленовой спинкой. – Я велела Джексону приготовить тебе одежду, а ванна уже наполнена водой.

Дин поглядел на вечерний костюм, тщательно разложенный на персиково-зеленом покрывале, и затрясся от злости.

– Что происходит? Подожди, не говори, я сам догадаюсь. Ты затеяла еще одну из своих чертовых вечеринок?

Он не мог скрыть охватившее его бешенство. Вечер за вечером они должны были куда-нибудь отправляться – то на званые ужины, то на благотворительные обеды. Но даже если им удавалось остаться дома, к ним непременно кто-то заявлялся в гости.

– Дорогой, – Бэбс полуобернулась и посмотрела на него своими широко раскрытыми глазами газели, в которых Дин прочел выражение испуганного удивления, к которому уже успел привыкнуть за три года их семейной жизни. – Сегодня в музее устраивают закрытый показ новых картин. Я спрашивала тебя, и ты сам сказал, что хотел бы туда пойти.

Может, так и было, Дин этого уже не помнил. Его голова была забита совершенно другими вещами.

– Я передумал. Мы никуда не идем.

– Но нас там уже ждут.

– Неужели мы не имеем права провести в собственном доме хотя бы один спокойный вечер? – «И поговорить», – хотелось добавить ему, однако Дин уже давно понял, что Бэбс не хочет ничего слушать. Каждый раз, когда он собирался поделиться с ней своими сомнениями относительно собственной роли в компании, терзавшим его чувством неудовлетворенности, она отметала все его сомнения какой-нибудь банальностью вроде «я понимаю, что тебе сейчас трудно, но ты наверняка справишься». Дин пытался убедить себя в том, что это прекрасно – иметь безгранично верящую в тебя жену, которая не сомневается в твоих способностях, однако ему это не удавалось.

– Если тебе угодно, мы останемся дома. Я и вправду не знала, что тебе не хочется идти в музей. Извини… Извини меня. – Бэбс поднялась с бархатной подушечки персикового цвета, лежавшей на резной кленовой табуретке, подошла к мужу и взяла его лицо в ладони. – Мне хочется того же, что и тебе. Если ты не хочешь никуда идти, то не хочу и я.

Бэбс лучезарно улыбнулась, но он знал, что ее слова – ложь. Ей безумно нравились любые светские сборища. Они позволяли ей снова и снова изображать из себя маленькую девочку и играть в свою любимую игру с бесконечными переодеваниями. Дин почувствовал себя виноватым из-за того, что лишает ее этого. Если ему сегодня плохо, это не значит, что он должен отравить вечер и ей.