Наши времена - [94]

— Возможно, — заключил свою речь Ханин, — уже за одно это, за эти удачные добавления и изменения, диссертанту следует присвоить звание доктора технических наук, однако этой аудитории должно быть известно, что самый принцип беспрерывного сталеплавления во всех своих основных и важнейших аспектах впервые получил разработку и был реализован в Сибири.

Лев Борисович не стал дожидаться объявления результата тайного голосования. Потом уже он узнал, что голоса разделились почти на две равные части, и он был даже немного доволен, что чуть большая половина проголосовала за то, чтобы присвоить Райскому титул доктора.

Домой, в Сибирь, Лев Борисович прилетел к вечеру и, как только в маленьком вагончике подъехал к зданию аэровокзала, у двери, среди встречающих, увидел Монику. Она заметила его раньше и начала протискиваться ему навстречу, не обращая внимания на дежурную, которая попыталась ее остановить.

— Моника! — обрадовался Лев Борисович, словно не видел ее много лет. Он подумал о том, что, пожалуй, эта Моника единственный человек, который по-настоящему любит его.

— Я здесь и вчера была, — сияя от счастья, сообщила она.

— А позавчера? — улыбнулся Лев Борисович.

— Позавчера не могла, не могу же я каждый день уходить с работы на три часа раньше.

На ней была новая голубая блузка, а на голове — новая прическа. Видно, Моника потратила немало труда, чтобы соорудить такой великолепный ярус на голове. Зеленые глаза ее не переставали излучать радость.

Усевшись рядом со Львом Борисовичем в такси, она высыпала ему все новости, происшедшие за время его отсутствия в лаборатории и вообще в городке. Все, о чем она рассказывала, Лев Борисович слушал с удовольствием, как хороший семьянин, интересующийся каждой мелочью, случившейся в доме, пока его не было.

— Вахтангу Гоберидзе, — рассказывала Моника, — вдруг пришло в голову поехать в отпуск на Север, в Кижи, он хочет поглядеть на церкви, построенные без единого гвоздя, увидеть иконы древних русских мастеров. Вахтанг уже сколотил целую группу, которая поедет вместе с ним, и меня он тоже уговаривает поехать, но я вынуждена отказаться. Во-первых, большие дорожные расходы, во-вторых, короткий отпуск — всего восемнадцать дней, в-третьих, нужно побывать у мамы, в-четвертых… А вам было бы интересно такое путешествие? Вы бы поехали? — По тону, каким был вдруг задан этот вопрос, и по нетерпеливому ожиданию ответа на него нетрудно было догадаться, что, если бы Лев Борисович поехал, она наверняка передумала бы и все свои важные доводы против поездки отбросила бы в сторону.

— Нет, Моника, — сказал Лев Борисович, — в Кижи я пока не собираюсь, хотя это действительно очень интересное место, там есть что посмотреть.

— Я знаю, вы не любите разъезжать… — разочарованно заметила Моника. — Ну, расскажу вам еще одну новость, — продолжала она. — Недавно к нам в лабораторию заявилась жена Виктора Ремизова. Жалуется и плачет, что Виктор не приходит домой ночевать, изменяет ей. Вот так гусь!

В конце пути, когда машина свернула на проспект Науки, Моника огорошила Льва Борисовича совсем удивительной новостью: Яша Клейнерман получил наследство из Канады. Невероятно, но факт. Из Инюрколлегии пришло официальное уведомление. В Торонто у него жила старая богатая тетка — одна-одинешенька, ни детей, ни родственников у нее, вот она и вспомнила о племяннике в России и перед смертью вставила его имя в завещание.

— И большое наследство? — поинтересовался Лев Борисович.

— Точно еще неизвестно, но Яша говорит, что колоссальное и что он теперь миллионер. Мне он пообещал, как только получит наследство, дать десять тысяч долларов.

— За что это вам следует такой большой куш? — засмеялся Лев Борисович.

— Мне причитается еще больше, — ответила Моника. — Он же всюду сеет свои стихи, а я их нахожу. Найденные стихи, говорит он, стоят больше миллиона, они войдут в его полное собрание сочинений и, следовательно, в историю литературы. Ну, а пока он взял ссуду в нашей кассе взаимопомощи и купил лодку, — к нам в магазин спорттоваров завезли каноэ, за три дня их расхватали.

Моника без устали щебетала, от нее веяло радостью, невысказанной радостью оттого, что он приехал один, без жены, и что она, Моника, сидит рядом с ним. В открытое окошко автомобиля ветер доносил запахи леса, который отступил вглубь, чтобы дать место шоссейной дороге и двум рядам многоэтажных зданий, протянувшихся на проспекте Науки.

Чем ближе подъезжали к Ломоносовской улице, где стоит двухэтажный особнячок Льва Борисовича, тем больше к запаху леса примешивался запах искусственного моря, широко разлившегося вокруг новой ГЭС.

— Почему вы приехали один, без жены? — спросила наконец Моника, не спуская с него своих сверкающих зеленых глаз. Вопрос все время вертелся у нее на языке, и она, не выдержав, задала его. Лев Борисович промолчал, давая понять, что ему неприятно, когда вмешиваются в дела, имеющие отношение к нему одному.

Радостное настроение Моники точно рукой сняло, от ощущения счастья не осталось и следа. Вот сидит рядом с ней Лев Борисович Ханин — чужой, замкнутый, одинокий человек, не желающий хотя бы немного раскрыть свое сердце, поделиться, рассказать о себе. Через минуту он попрощается с ней, протянет руку, улыбнется официально дружеской улыбкой и скажет спасибо за то, что она встретила его на аэродроме.