Наши времена - [71]

— Ты еще не бывал у нас, когда кругом цветут сады… Все белое-белое… — Маринка восторженно закрыла глаза. В пустом садике она одна в ту минуту напоминала цветущее деревце.

Чтобы парень убедился, что она сейчас действительно на правах полной хозяйки в доме, девушка стала показывать Володе хозяйство — амбар с горой кукурузных початков в углу, полученных на трудодни; гараж, в котором стояла «Волга» — премия с Выставки достижений народного хозяйства. Маринка познакомила Володю с Бисом — белошерстной кудлатой лайкой. Она погладила Биса, а тот, разлегшись около своей конуры, протянул ей одну лапу, другую, она их взяла в руки, и собака, довольная, взвизгнула. Володя потрепал пса по шее, и Бис в ответ дружески завилял коротким хвостом.

Вернувшись в дом, Маринка вынула из холодильника разные закуски, и когда Володя попытался отказаться от угощения, она скомандовала: «К столу!» — и это прозвучало в ее устах так же внушительно, как военный приказ, который надлежит безоговорочно выполнять.

Незаметно пролетело время. Скоро уже вечер, Володе надо возвращаться в казарму, но если он сразу попадет на автобус, а остальную часть пути будет идти быстрым шагом, он может еще здесь немного побыть. И Маринка велит ждать. Скоро, говорит она, уже придет мама.

Володя уже собрался уходить, когда на пороге появилась Олеся Михайловна — все такая же худенькая, темнолицая, загорелая, с ее лица еще не сошел прошлогодний загар, а его уже успело прихватить молодое предвесеннее солнышко. Войдя в дом и увидев Володю, она улыбнулась и сказала: «Вот хорошо», и в эту минуту очень похожа была на свою дочь. Будто извиняясь, что заставила гостя ждать, Олеся начала рассказывать, где она сегодня была:

— Ездила в гости к слепым. Они давно уже просили меня прийти к ним в интернат, хотели пощупать мои руки, узнать, какое в них чудо зарыто. А чуда никакого нет, они в этом сегодня убедились — простые крестьянские руки. — Олеся Михайловна вытянула свои маленькие, темные, жилистые руки. — На кукурузе и подсолнечнике еще много приходится работать вручную. Механизация на этих участках довольно слабая. Ну, рассказывай про свое житье-бытье. Как служится? Малость уже привык? — она всматривалась В Володю заботливым взглядом. — Из дома пишут?

— Мама пишет, отчим тоже регулярно пишет, он сейчас в Сибири, и… — Володя чуть не проговорился, что он также получает письма от Лизы.

Маринка сидела за своим столом, склонив голову над учебником, но не пропускала ни единого слова из беседы матери с Володей. Ей не так интересны были вопросы матери, как ответы Володи.

— Скоро, — рассказывала Олеся Михайловна своим обычным тихим голосом, — у нас в селе будет показательный процесс над тремя извергами, бывшими полицаями во время фашистской оккупации. Двух изменников поймали, сидят в городской тюрьме, должны привезти третьего предателя, его тоже поймали. Когда наша армия достигла Карпат, они лютовали в горах, погубили немало наших людей. Тебе будет интересно побывать на этом суде.

— Непременно буду! — громко выразил свое согласие Володя, но тут же вынужден был добавить: — Если разрешат…

— Попрошу, чтобы отпустили тебя…

— Спасибо, Олеся Михайловна.

Володя посматривает на часы, он их никогда не снимает с руки, даже когда ложится спать. Эти часы, которые прошлым летом подарила ему Олеся Михайловна, уже побывали с ним в походе, они неоднократно падали у него, он плавал с ними в реке, и ничего в них не повредилось, не испортилось, идут точно, разве что появились одна-две царапины на стекле, но циферблат и стрелки четко светятся днем и ночью. Теперь часы показывали: если Володя сию же минуту не покинет гостеприимный дом, он непременно опоздает в казарму.

Олеся Михайловна вышла проводить его до ворот, а Маринка пошла с ним до автобусной остановки на площади. Володя торопился, шел быстро, Маринка старалась идти в ногу, — немного поотстав, наверстывала крупным шагом или бегом.

Будь у Володи сейчас свободное время, с каким удовольствием погулял бы он с Маринкой.

— В следующее воскресенье снова придешь? — спросила Маринка, когда он уже стоял на подножке автобуса.

Володя кивнул. Конечно, придет, если получит увольнительную. Фонарь на автобусной станции неярко освещал их оживленные лица, раскрасневшиеся от быстрой ходьбы.

Однако через две недели, когда его снова отпустили в город, Володя, как ни тянуло его поехать в село к Олесе Михайловне, увидеть Маринку, все же решил в этот раз навестить дядю Колю. Дядя Коля живет в самом конце длиннейшей Лермонтовской улицы, рядом с цыганским табором. Название «табор» здесь не выражает подлинного значения этого слова. Дома тут такие же, как и по всей улице, только без оград, без заборов — двор общий. Не видно шатров, кибиток, лошадей. Утром мужчины идут на работу, детишки с ранцами бегут в школу, домохозяйки с авоськами — в магазины и на базар. Налаженный, оседлый быт, как у всех других жителей. Только по вечерам здесь более весело и шумно, чем в домах за оградами. Поют, танцуют, и если цыгану посчастливилось выиграть в денежно-вещевой лотерее, то весь табор веселится, сообща пропивая выигрыш.