Наши на большой земле - [3]

— Пургою. Вот это, точно, ужас. Пурга в Заполярье — жестокое испытание для всей природы, не только для человека. Мороз градусов сорок пять — сорок восемь и начинается ветерок. Сперва он слабенький, но такой колючий, что всеми способами от него уворачиваешься. Потом он усиливается, воет, свистит, грохочет, а мороз все падает градусов до двадцати. Тут уже ветер несется со скоростью тридцати метров в секунду и все валит — людей, машины, заборы. Все наружные работы останавливаются.

— А на заводе?

— Ну, что заводу сделается? Работает, выполняет план. Ходить трудно, сквозь ветер лезешь, как сквозь стену, за пять минут ходу вспотеешь, как мышь. Бывает, выйдешь на улицу прогуляться и приходится шарф разматывать, жарко.

— Позволь, позволь, зачем же в эту адскую погоду прогуливаться?

— Видишь, лично у меня сердце здоровое и я люблю ветер. Мы с приятелем Василием Николаевичем Игнатовым, он тоже чудак — да ведь только чудаки и держатся на севере, — иногда в пургу прогуливаемся часок-другой. Но мы из удовольствия, а другие по необходимости — автобусы не ходят, никакая машина не выдерживает такой погоды.

— А человек выдерживает?

— Конечно. Еще не создано машины крепкой, как человек. Но ты представь, как все клянут север, когда приходится в пургу тащиться в город за четыре километра. Лицо зарастает льдом, ресницы в пуд.

— Забавно бы разок поглядеть!

— Еще бы. На всю жизнь запомнится. Ну, и полярная ночь. Три месяца не видим солнца. Днем немного рассветет, так, вроде ваших сумерек, и небо в это время тонкое, красновато-голубое, а луна стоит в полдень прямо перед глазами. А через час уже все темно, как в погребе. Зато апрель у нас хорош. Солнце светит двадцать часов в сутки, горы блестят, как бриллиантовые, с непривычки без темных очков ходить трудно. Мороз небольшой, и в это время лыжные прогулки или просто так шляешься в горах. Надеваешь меховой жилет или телогрейку и на целый день в горы.

— И не холодно?

— Ну, где там! Пустяки. Я тебе скажу вещь, которой ты удивишься. Загорают. Дочерна загорают на снегу на солнце. Я еще люблю так. Взять ружьецо и на куропаток — три-четыре убьешь, одну зажаришь, и часок поспать на снегу. Станет боку холодно, перевернешься на другой, а солнце припекает порядочно.

— И не простуживаешься?

— Меня не берет. Кого берет, тот не спит, а сидит у костра. Многие раздеваются до пояса, так нагишом и мчатся на лыжах с горы. В эти дни хорошо на песца ходить, но это не для любителя. Другие берут оленьи нарты и мчатся в тундру. Поразительная скорость — до сорока километров в час выгоняют олешки. В мае тоже несколько деньков неплохих. В июне везде гремят ручьи, зелень, цветы так и прут из земли, и получается забавное сочетание: лежит гора снега, целый ледник, а рядом с ним розы шиповника, щавель — он от цинги помогает. Гусь пролетает, только он стал хитрый, нужно далеко ходить. Самое же забавное — солнце. Три месяца ни на секунду не слезает с неба, все время вертится с запада на восток и с востока на запад. Бывает, по месяцу ни единой тучки на небе, детишкам и влюбленным не спится в такую солнечную ночь. Но в иные годы дожди мучат, холодные, пронзительные дожди. Вообще лето неважное.

— Неважное?

— Очень неважное. Комариный рай. Говорят, южнее, в тайге, комаров еще больше, но у нас их столько, что отравляют жизнь. В выходной выйдешь рано утром, и, если сетку забыл, а ветра нет, к вечеру глаза не видят сквозь опухоли.

— Да зачем ходить в тундру в такое время?

— Ну, как зачем? Не сидеть же дома. У нас реки богаты рыбой.

— Серьезно? Очень люблю рыбу.

— И рыба какая! Чудная! Это не ваш окунь или ерш. Хариус, такую и в Москве не достанешь, а у нас только не ленись, лови. Или нельма, или чир, пелядка, сиг. Да мало ли что — на щуку, например, не посмотришь. Одно это и спасает, что развлекаешься с сетями или ловишь на спиннинг. И все-таки весь мир проклянешь, как вытянут из тебя комары литр крови.

— У нас этого не бывает.

— Я уже тебе говорил, вы сами не подозреваете, в каком раю живете. Танев, мой приятель, тоже чудак, говорит, что север укрепляет сильного и губит слабого. У нас нужно оглядываться, чтоб не дать завестись слабости. Вот почему я и хочу уехать.

— Что-то от директора ответа нет.

— Придет.

— Да тошно. Знаешь, Владимир, я чувствую, что санаторий не по мне. Этак я от одной скуки подохну.

— Дождемся ответа от директора.

3

Полосухин рассказывал анекдот: шел плотник по улице, нес на плече пилу, а сзади идет жена. Его спрашивают: «Что это у тебя на плече — пила?» — «Какая же это пила, это кормилица, пила сзади идет».

Лила, Мила и Нила смеялись так весело, что ничто не предвещало возможности их грядущего превращения в пилы. Корзухин, воспользовавшись этим обманчивым признаком, предложил прогуляться в лес. Ужас на лицах трех девушек испугал его самого.

— Что вы! Что вы! — закричали они одинаковыми голосами. — Сейчас процедуры, потом взвешивания. Нет, сегодня никак нельзя.

Полосухин уныло посмотрел вслед убегавшим девушкам и стал рассказывать непечатный анекдот из серии «для курящих». Но Корзухин не слушал его и меланхолически смотрел себе под ноги. Павлов тоже хандрил.