Вдруг его будто оглушил стук в стекло. Он подскочил, ударившись локтем о рычаг коробки передач. Обернувшись, он увидел, что в окно правой двери к нему в машину заглядывал офицер полиции, который жестом требовал, чтобы он открыл окно. Бадди повернул ключ зажигания, чтобы начали действовать кнопки открытия окон. Мотор вздрогнул и завелся. Бадди нажал на кнопку: стекло, в которое стучался полицейский, опустилось.
— Добрый день, офицер, — сказал Бадди, продолжая дремать. Он старался говорить четко и разборчиво.
— Ты здесь затаился, парень, — сказал офицер. На его груди сияла медная бляшка, на которой можно было прочесть: «Безопасность. № 15».
— Я тут кое-кого жду, — неуверенно ответил он. Его лицо налилось краской, будто он совершил нечто непристойное — бога ради.
— И кого же? — спросил офицер, добавив в голос твердости.
— Мать, — с легкостью соврал он. — Мы договорились, что встретимся здесь, но, кажется, я ее упустил… задремал…
Очевидно офицер ему не поверил. Было похоже, что он взвешивал свой следующий шаг. Затем его лицо смягчилось.
— Смотри, парень, я не знаю, к чему все это, но будет лучше, если ты отсюда уедешь — прямо сейчас, ладно?
Он выезжал со стоянки, не зная, в какую сторону повернуть, пока не решил, что поедет на Эрбор-Лейн. Он медленно проехал по улице, поглядывая на дом Джейн. Окна были зашторены, никаких признаков жизни. Машины около их дома не было. Весь дом чуть ли не кричал: «Никого нет дома!!!».
«Лучше поеду домой. Может, в этот момент она пытается мне дозвониться», — подумал он, уже будучи зол на себя за то, что без малейшей пользы потратил столько времени около больницы. Он выдавил газ, и мотор взревел. У него в доме все это утро мог звонить телефон. Эхо звонков носилось по пустым комнатам.
Когда он уже был дома, то его поглотила тишина и пустота.
«Почему же она не звонит?»
Почему она ему так и не позвонила?
Это было началом ответа, будто жар, вызывающий дрожь у него в подсознании.
Он больше не мог удержаться от того, чтобы выпить, и направился вверх по ступенькам, где его ждала припрятанная у него в комнате бутылка.
* * *
На какое-то время они всей семьей перебрались в «Монумент-Мотель». На протяжении двух ночей беспокойные сны Джейн были полны крови. Кровь капала с деревьев, била ключом из родников, лилась из водопроводного крана, текла ручьями по улицам. Кровь была повсюду и на всем, что окружало Джейн, водоворотами устремляясь в щели в полу и просачиваясь между пальцами ее ног, когда она, к своему ужасу понимала, что боса. Она не могла от этого скрыться, ее засасывала густая красная жижа, а она лишь беспомощно пыталась удержаться на плаву.
Она в ужасе проснулась в незнакомой комнате, пытаясь осознать, где она и кто она. Ее тело было липким от густой жижи. Она села на край кровати и нащупала кнопку выключателя настольной лампы. Комната залилась светом, который не замедлил ударить ее по глазам. На ее теле была не кровь, а лишь пропитанная влагой пижама. На двуспальной кровати рядом негромко сопел Арти. Родители спали в другой комнате этого номера мотеля. Смежная дверь, ведущая к ним, была оставлена открытой. Джейн сидела жалко и одиноко. Ее пятки коснулись ковра, и она содрогнулась от ночной прохлады. Она больше не была одна с того момента, как ее освободили, и она покинула сарай, в котором продолжал лежать на полу оставляемый последними признаками жизни Майки Лунни. Все это сопровождалось активным безумием полиции, врачей «Скорой», газетных репортеров и телекамер, ставшим для нее бешеным водоворотом событий. Отец стал ее защитником и спасителем. Даже полицейские в местном отделении полиции побаивались его, когда он возражал против очередного бестактного вопроса. Он обнимал ее в полицейской машине на протяжении всей их дороги из участка домой. На улице перед их домом скопились люди, велосипеды, машины, лица, которых она не узнавала, каждый будто пытался глазами отщипнуть от нее хоть крошку, хоть кусочек, будто она была пришельцем, из космоса, с Марса или Венеры, доставленным исследователями в дом их семьи.
Ее отец объявил репортерам, что она не даст им ни одного интервью, и добился своего, несмотря на атаку, состоящую из банальных вопросов. Рассерженные телерепортеры и газетные журналисты продолжали скапливаться на тротуаре перед их домом. Один раз, выглянув из окна, она узнала некоторых их них. Она их видела по городскому кабельному телевизионному каналу. Никто из домашних ни о чем ее не расспрашивал и не лез в душу. Вроде как она должна была почувствовать себя свободной, расслабиться, но внутри себя, в мыслях она все еще была в заточении, привязанная к креслу.
Каждый выглядел так, будто шепчет. Она слышала такие слова, как «смелость» и «героизм», но сама она не чувствовала ни смелости, ни героизма. Чиф Рирдон из Монумента, соперник ее отца на поле для гольфа, приехал с его любимыми родственниками тетей Джози и дядей Родом, и они присоединились к всеобщему тарараму. Вся ее семья напоминала разворошенный муравейник. Она слышала, как мать со злобой в голосе говорила: «Это место…». «Мы снова переедем», — подумала Джейн, но эти слова уже не имели значения. У нее не было времени подумать, когда они ехали в больницу, где ее должны были проверить, затем в полицейский участок, где надо было отвечать на вопросы и подписывать бумаги, и когда затем возвращались домой в объятья матери: «Лучше отдохни, полежи немного». Но ей не хотелось отдохнуть, прилечь даже на короткое время, ей не хотелось быть одной. Потому что, если она окажется в одиночестве, то снова будет думать. Будет думать о Бадди. Каждый думал, что она еще не отошла от событий, ставших для нее тяжелым испытанием, каждый думал, что она подавлена и шокирована тем, что Майки Лунни сделал с ней, а затем с собой. Но все это время ее ум был занят Бадди — Бадди, который ее предал, Бадди, который все крушил у нее в доме и позже крушил и осквернял все, что было внутри нее. Она его любила, построила вокруг него целый мир и целое будущее, которое должно было ожидать их двоих, вместе.
