Наш Современник, 2005 № 11 - [5]

Человек, сидящий передо мною, вряд ли слушал меня. Он переставлял какие-то провода в стоящем на столе пульте, щелкал тумблерами, кричал в микрофон, что-то записывал в толстую тетрадь. Я сказал все, что хотел сказать, и умолк.

— Так вы к Ивану Алексеевичу, что ли? — вдруг спросил человек, по-прежнему не поворачиваясь ко мне.

Я подумал, что я ослышался.

— Извините, что вы сказали? — переспросил я растерянно.

— Так вы, говорю, к Бунину? К Ивану Алексеевичу? — громко, как говорил в микрофон, повторил он свой вопрос.

— А-а… ну да, конечно, к Ивану Алексеевичу, — забормотал я.

— Ну так и говорите, что к Бунину. А то, может, к Пришвину.

— Нет, нет, — заспешил я, — к Бунину.

— Пришвин тоже в нашей гимназии учился.

Он сказал это таким обыденным тоном, точно он сам был соучеником и Бунина, и Пришвина. Ну, может, и не в одном с ними классе, но разница была не более чем годичная.

— Нет, Пришвин мне пока не нужен, — поспешил откреститься я.

А диспетчер, не дав развиться моему изумлению до чрезмерных пределов, заговорил в микрофон:

— Автобус шестнадцать — двадцать два!.. Вася, зайди ко мне. Сейчас уладим, — пообещал он мне с улыбкой, обмахивая фуражкой потное лицо.

Вошел Вася — высокий, худой.

— Чего звал?

— Вот человек к Бунину. Подбрось.

— К Ивану Алексеевичу, значит? — переспросил Вася. — А докуда же я его подброшу? Куда ни подбрось, а до Бунина — везде расстояния…

— Куда-куда, а то ты не знаешь, куда?.. До Яркина.

Диспетчер опять уткнулся в свой пульт и больше не глядел в мою сторону.

— Хорошо, бери билет до Яркина… Один?

— С женой.

— Тогда два билета до Яркина, и — ко мне. Скоро уходим.

Через полчаса у первых домов Яркина автобус остановился.

— Кто тут к Ивану Алексеевичу — выходи. Яркино, — объявил Вася.

Прощаясь с нами, он сказал:

— Вон старик косит. Поспрошайте, он дорогу укажет. Да тут не заблудитесь.

И уехал. Мы огляделись. Действительно, у дороги старик окашивал кусты защитных лесопосадок.

— К Иван Алексеевичу, значит?

Старик не спеша поднял косу и стал шмурыгать по лезвию истертым оселком.

— Эт-та хорошо, что к Иван Алексеевичу. Вы на своей машине али как?

— Мы пешком.

— Пешком — эта хорошо… Пешком — то что надо.

Видно было, что старику хотелось отдохнуть и поговорить с новыми людьми.

— Тут на машине к Иван Алексеевичу и не проехать, — не спеша стал объяснять он, закурив тонкую папироску. — Тут накатанной дороги-то нет, все тропочка. Лугами, лугами, и так до места. Все тропочкой, значит…

— Далеко?

— А верст десять будет, — радостно успокоил он нас. — Вам нужно дойти до Каменки Буниной. А до нее еще две Каменки будут: Каменка Богданова и Каменка Чичерина. И все — тропочкой. Лугами, лощинами. Так и дойдете до Иван Алексеевича.

Тут мне и припомнились «расстояния» Васи-шофера. Тропинка серой тесьмой бежала вначале через поле созревающей пшеницы, потом выскочила на сухие луга, белея на склонах выбитым известняковым налетом. В лугах было тихо и жарко. В подсохшей траве сипели кузнечики. Редкие белые облака застыли в небе. Под ними, еле видимая снизу, плавала широкими кругами пара ястребов, перекликаясь друг с другом тонким горловым свистом. Тропка под ногами с каждым пройденным километром все утяжеляла и утяжеляла шаги. Хотелось пить. Впереди группа женщин в низко надвинутых на лица платках ворошила граблями позднее сено.

— Здравствуйте.

Они издалека поздоровались с нами и оперлись на грабли, ожидая нашего подхода. Мы поздоровались.

— Вы откуда ж такие будете? — не спеша поинтересовались они.

— Из Москвы.

— Издалека… А тут к кому?

Лица под платками загорелые, рассматривают нас с долгой, необидной усмешкой.

— К Бунину. Ивану Алексеевичу.

— К Ивану Алексеевичу? А он что же, сродственник ваш будет?

— Не совсем.

— У нас вон Марфушка оттуда, из Бунина. Марфушк, ты Ивана Алексеевича знаешь?

— Это писателя, что ль? Не, не знаю. Я сама из Чичерина. В Бунино сестра отдана.

Мы помолчали. Разговор вроде бы исчерпан, пора уходить. Но мы стоим, чего-то ждем. Женщинам, видно, еще хотелось бы поговорить о чем-нибудь. Все равно о чем…

— Чевой-то ты не бреисси? — спрашивает меня одна из них. Кожа на лице от загара дубленая, глаза высветленные, молодые.

— Да так… — я не знал, что ответить.

— Эт-то он красоту на себе наводить, — подсказала другая.

— Какая ж красота? Колючий, как татарник…

— Будь я на месте твоей жены, я б с тобой, с чертом лохматым, ни в жисть не осталась.

— Ничего вы не соображаете, бабы, — озорно усмехается та, с дубленым лицом. — Он энтой бородой, — кивок в сторону жены, — ее шшекотит.

До Каменки Буниной добрались, когда солнце явственно стало клониться на вечер. Деревенские ребятишки напоили нас вкусной колодезной водой прямо из бадьи и, узнав, по какому мы делу, тут же разнесли весть по деревне. Не спеша стали подходить взрослые.

— Это кто тут у нас к Ивану Алексеевичу?

Две старухи не спеша направлялись к колодцу на бугре, где мы отдыхали после утомительного пути.

— Кто тут к нему припожаловал?

Говорившая была высокая, полная старуха с темным, морщинистым, как печеное яблоко, лицом.

— Из Ельца, что ли, будете?

Узнав, что из Москвы, удивилась, сказав удовлетворенно:

— Ну вот, и из самой Москвы стали приезжать к Ивану Алексеевичу!