Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма - [14]
Но прочно в официальный политический язык это словосочетание вошло лишь в 1927 году, после того как Сталин назвал так Троцкого, а потом уже стал называть и других своих политических противников.
В годы так называемой ежовщины и радио, и газеты этим термином клеймили уже без разбора всех жертв сталинских репрессий. И вскоре формула эта стала уже официальным юридическим термином: часовым, охраняющим места заключения, велено было произносить при смене: «Под сдачей пост №… по охране врагов народа». И: «Пост №… по охране врагов народа принял».
Ужаснее всего было то, что формула эта была усвоена (принята, узаконена) языком, а значит, в какой-то мере и народом. И должно было пройти три десятка лет — целая историческая эпоха! — чтобы этому словосочетанию был возвращен его истинный смысл.
► Случалось ли вам, любезный читатель, бывать в Доме свиданий? Если нет, позвольте для начала, ради удобства рассказывания, описать вам эту скромную, барачного типа гостиницу, прилегающую к вахте и контрольно-пропускному тамбуру, на рубеже лагерной зоны и вольной проезжей дороги…
Здесь, на тюремной земле, раз в год — на трое суток в лучшем случае, на сутки, на одну ночевку — утраченная семья арестанта восстанавливает как умеет законные права и обязанности сумбуром поцелуев и кладезем слёз…
В отдельной комнатке — все как у людей. Два стула. Тумбочка. Стол. Кровать. На окне — белые створки. Можно задернуть решетку, и — как дома… Раз уж дали вам личное счастье, на столе — что душа пожелает… Белый хлеб. Сало. Ешь не хочу. Гужуйся! Консервы — тресковая печень. Сливочное масло. Сахар-рафинад. Повидло… Набивают курсак отощавшему постояльцу — за год назад, на год вперед… И это главное, зачем едут бабы, с узлами, с баулами, с тремя пересадками, в очередях, на вокзалах, за билетами, ложась. Да еще скоро ли пустят? Да и пустят ли? — не то сиди, кукуй в вольном поселке, снимай сенник втридорога у прижимистой жены вертухая, а дома — на другом конце света — корова не доена, дети болеют и отпуск, за свой счет, с МТС уже просрочен… А мир — холоден. А начальство-то грозное… Ежели, говорит, ваш супруг не одумается, не изменит поведения, не родит норму выработки, — не дам свидания. Не дам, да и только! — смеется, змей. Что хотят, то и делают, враги народа…
(Андрей Синявский. Спокойной ночи)
Услышал Андрей Донатович это классическое советское словосочетание в таком нетрадиционном контексте где-то там, в Потьме, где пришлось ему отбыть свои шесть лагерных лет? Или сам додумался перевернуть его, поставить с головы на ноги?
Не могу сказать. Не знаю.
Но так ли уж это важно?
Гораздо важнее тут то, что это леденившее душу, а теперь уже полузабытое словосочетание все-таки обрело наконец точный адрес. А с ним — уже не мифическое, а вполне реальное содержание.
Объявляя своих недоброжелателей (действительных или мнимых) не врагами Сталина, не врагами режима, не врагами советской власти даже, но врагами народа, Сталин руководствовался безошибочным инстинктом демагога. Он и сам вряд ли понимал, насколько слово было выбрано удачно.
Не зря и народ поверил в эту формулу, принял ее, привык к ней. Привык, быть может, не слишком даже вникая в смысл понятия. Но принял, пустил в оборот, бессознательно ее узаконил.
Как бы то ни было, каждый арестованный по политическому обвинению в глазах миллионов людей был врагом народа. И обвиняемый знал это. И ему непросто было от этого знания отделаться, внутренне пренебречь этим знанием, считать его несущественным.
Конечно, заклеймив каждого арестованного по политическому обвинению формулой «враг народа», Сталин меньше всего вдавался в какие-либо психологические тонкости, связанные с особым складом души российского интеллигента.
Но не случайно этот психологический шок действовал именно на интеллигентов. На человека из народа смысл этого словосочетания вряд ли действовал так ошеломляюще. А интеллигент — страдал. Еще бы! Обвинить его в том, что он — враг народа! Можно ли было придумать для русского интеллигента психологическую травму более страшную?
Формула была так удачна, она так точно била в цель, что просто трудно поверить в то, что она не была создана со специальным расчетом, исходящим из точного знания всей истории русской интеллигенции, ее специфического социального опыта, ее особого психологического склада.
Как уже было сказано, формула эта была взята из арсенала Великой французской революции и механически перенесена на русскую почву. Но не случайно именно на этой почве ей суждено было дать такие небывалые всходы.
Вряд ли во времена французской революции формула «враг народа» имела такое всепоглощающее действие на душу французского интеллигента. Вряд ли вообще, даже при прочих равных условиях, эта формула могла бы так подчинить себе, так загипнотизировать душу западного интеллигента, как это удалось проделать с душой интеллигента русского.
Можно даже с уверенностью предположить, что на сознание западного интеллигента это клеймо вообще не произвело бы особенно сильного действия.
