Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма
«Советский новояз», о котором идет речь в книге Бенедикта Сарнова, — это официальный политический язык советской эпохи. Это был идеологический яд, которым отравлялось общественное сознание, а тем самым и сознание каждого члена общества. Но гораздо больше, чем яд, автора интересует состав того противоядия, благодаря которому жители нашей страны все-таки не поддавались и в конечном счете так и не поддались губительному воздействию этого яда. Противоядием этим были, как говорит автор, — «анекдот, частушка, эпиграмма, глумливый, пародийный перифраз какого-нибудь казенного лозунга, ну и, конечно, — самое мощное наше оружие, универсальное наше лекарство от всех болезней — благословенный русский мат».
Из таких вот разнородных элементов и сложилась эта «Маленькая энциклопедия реального социализма».
| Жанры: | Культурология, Языкознание |
| Серия: | Диалоги о культуре |
| Всего страниц: | 249 |
| ISBN: | 5-699-12416-0 |
| Год издания: | 2005 |
| Формат: | Полный |
Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма читать онлайн бесплатно
Яд и противоядие
(Что-то вроде предисловия)
Впервые этот замысел блеснул мне, когда я читал (давным-давно, еще в самиздате) книгу Джорджа Оруэлла «1984».
Хоть книга эта с тех пор прочно вошла в наш интеллектуальный обиход и объяснять, что такое «новояз», сегодня уже никому не надо, на всякий случай все-таки напоминаю:
► Новояз, официальный язык Океании, был разработан для того, чтобы обслуживать идеологию ангсоца, или английского социализма…
Новояз должен был не только обеспечить знаковыми средствами мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев ангсоца, но и сделать невозможными любые иные течения мысли…
Приведем только один пример. Слово «свободный» в новоязе осталось, но его можно было использовать лишь в таких высказываниях, как «свободные сапоги», «туалет свободен». Оно не употреблялось в старом значении «политически свободный», «интеллектуально свободный», поскольку свобода мысли и политическая свобода не существовали даже как понятия, а следовательно, не требовали обозначения…
Новояз был призван не расширить, а сузить горизонты мысли…
Прочитав это, я подумал, что хорошо было бы написать статью, — нет, пожалуй, даже не статью, а целую книгу, — про наш советский новояз.
Мысль, что статьей тут ограничиться не удастся, а понадобится именно книга, возникла у меня потому, что самым интересным в этом замысле мне представлялась идея собрать и рассмотреть чуть ли не все словечки и речения советского политического жаргона, чтобы на каждом таком примере показать, вскрыть самый механизм вот этого сужения горизонтов мысли.
Реализовать этот замысел я даже не пытался — прежде всего потому, что не считал, что это мне по силам.
А сравнительно недавно я узнал, что такая книга уже существует. Правда, написана она на материале не советского, а совсем другого «новояза». Я имею в виду книгу немецкого филолога Виктора Клемперера «Язык Третьего рейха». (На Западе эта книга известна давно. Но на русском языке появилась лишь несколько лет тому назад.)
► …Всё, что говорилось и печаталось в Германии, — говорит автор в предисловии к этой своей «Записной книжке филолога», — проходило нормативную обработку в партийных инстанциях: в случае малейших отклонений от установленной формы материал не доходил до публики. Книги и газеты, служебная переписка и бюрократические формуляры — всё плавало в одном и том же коричневом соусе. Эта полнейшая стандартизация письменной речи повлекла за собой единообразие речи устной…
Нацизм въедался в плоть и кровь масс через отдельные словечки, обороты речи, конструкции предложений, вдалбливаемые в толпу миллионными повторениями и поглощаемые ею механически и бессознательно. Принято истолковывать дистих Шиллера об «образованном языке, что сочиняет и мыслит за тебя» чисто эстетически и, так сказать, безобидно…
Но язык не только творит и мыслит за меня, он управляет также моими чувствами, он руководит всей моей душевной субстанцией, и тем сильнее, чем покорнее и бессознательнее я ему отдаюсь. А если образованный язык образован из ядовитых элементов или служит переносчиком ядовитых веществ? Слова могут уподобляться мизерным дозам мышьяка: их незаметно для себя проглатывают, они вроде бы не оказывают никакого действия, но через некоторое время отравление налицо. Если человек достаточно долго использует слово «фанатически», вместо того чтобы сказать «героически» или «доблестно», то он в конечном счете уверует, что фанатик — это просто доблестный герой и что без фанатизма героем стать нельзя. Слова «фанатизм» и «фанатический» не изобретены в Третьем рейхе. Он только изменил их значение и за один день употреблял их чаще, чем другие эпохи за годы… Во многом нацистский язык опирается на заимствования из других языков, остальное взято в основном из немецкого языка догитлеровского периода. Но он изменяет значения слов, частоту их употребления… и всё это — слова, группы слов, конструкции фраз — пропитывает своим ядом, ставит на службу своей ужасной системе, превращая речь в мощнейшее, предельно открытое и предельно скрытое средство вербовки.
Все это в полной мере относится и к нашему советскому новоязу.
«Язык сочиняет и мыслит за тебя», — говорит Клемперер.
В применении к языку Третьего рейха — равно как и к нашему советскому новоязу — это означает, что политический жаргон, который навязывала (и навязала) нам власть, был вовсе не безобиден. Это был яд, который люди впитывали бессознательно. И незаметно для них самих он оказывал на них свое пагубное действие.
Изменение смысла слов, их эмоциональной окраски меняет человека. Постепенно привыкнув употреблять слово в новом значении, человек незаметно для себя меняется, становится иным.
Самым ужасным свидетельством справедливости вывода, к которому пришел автор этой замечательной книги, может служить одно, ставшее и для него самого привычным словоупотребление. Объясняя, почему ему в некоторых случаях приходилось легче, чем другим его соплеменникам, он время от времени упоминает, что жена его была арийка.
Именно ей, жене, посвятил он эту свою книгу:
► …без Тебя этой книги сегодня вообще не было бы, а ее автора — и подавно. Если бы я захотел все это подробно объяснить, потребовалось бы написать сотни страниц, и среди них множество интимных… Ты знаешь — и это расслышит даже глухой, — о ком я думаю, когда говорю моим слушателям о героизме.
